— Во сука…
— Точно, Дмитар. Даже отдышаться ему не дал…
— Ты заметил, он раненый, нет? Вроде как все штаны в кровище.
— Так, что столпились? Фатмир, бля! Башким!
Вы где должны находиться?! Мухой наверх, распиздяи! Вы че, перед этим меня подставить решили?! — очнулся наконец старший.
— Туртко, а с этим че делать?
— С этим? — Старший посмотрел на брошенного у входа местного, напоминающего кучу хрипло дышащего тряпья. — А мы его спросим пока что, где он такие штаны с сапогами взял, где разгрузку такую. Обшмонать опять же надо. Так, ну-ка взяли его. Дмитар, помогай, я подстрахую.
Приблизившись, албанец попинал кучу в район живота, пытаясь вызвать реакцию.
— Это чмо там не сдохло?
— Не, скулит. О, иринис-то молодец, руки ему связал.
Коротко размахнувшись, албанец вбил мысок ботинка уже покрепче. Местный только хакнул и забулькал, хватая ртом воздух, но тут же затих, выпустив изо рта вялую струйку кровавых слюней.
— Э, Агим, кончай. Вишь, кровь из грызла уже.
— Да это слюни. Хули ему будет…
— Щас сдохнет еще.
— А и хуй с ним. Что русский, что серб, какая разница.
— Ага, «хуй с ним». Папа видел, что он живой еще был.
— Че, разложим шмонать или на стуле? А, Туртко?
— Да давай на стул сразу. Че там корячиться, все равно еле живой.
Старший отставил винтовку к стене и подтянул стул под лампу.
— Сюда тащите.
— Фу, вонючий, гандон.
— А хули думал.
— Скотч где? Есть скотч?
— Дмитар, сходи, скотч глянь. И этого засоню давай подымай, пусть помогает!
— Давай, подержу пока. Слышь, Агим, давай ему руки за спинку. Да срежь ты эту хреновину… Во… Давай, перехватываю. Че-то ворочается, сучонок… Э, а ну сиди норма…
Агим не успел понять, что произошло — глаза склонившегося над пленным Туртко вдруг остановились и стали какими-то не такими, а изо рта выплеснулась темная жижа. …Блюет, что ли? — изумился выходке командира албанец, но тут же как-то забыл о своем изумлении — в солнечное сплетение что-то больно уперлось, видимо, на плече местного торчала какая-то то ли пряжка, то ли что-то еще, и внутри стало как-то очень необычно — тело словно потеряло вес и едва касалось пола подошвами. Попытавшись отодвинуться, Агим успел заметить лишь смазанное движение — пленный почему-то вставал. …Как это… — снова начал было удивляться Агим, но продолжить не успел — Ахмет резко провернул широкое лезвие кухаря, и сознание албанца угасло, оставив под столом стучащее ногами тело.
Скользнув в приоткрытую дверь спальника, Ахмет, не прерывая движения, подбежал на цырлах к копошащемуся в картонной коробке бойцу и с обеих рук вбил кухаря в склоненный затылок. Неясно хрупнуло, и боец кулем ткнулся в короб, не издав ни звука. Придержав тело, Ахмет враскачку выдернул кухаря, устроил бойца к стойке нар и аккуратно перетек к спящему, умудрившемуся проспать собственную смерть. Прикончив его прямо через одеяло, выскочил в караулку и прислушался: нет кипиша? Нет. Сунув кухаря обратно в картонные ножны, Ахмет выкинул обойму из подобранного глока, вставил и дослал.