Крошка (Максютов) - страница 3

От Папиных рук, привычно поглаживающих спину и чешущих за ушком, становилось легче.

* * *

Мир стал совсем понятным. Мама кормит и гуляет, и строго ругает, если стащить из забытого на полу пакета кусок колбасы. Но стоит изобразить раскаяние, прижав уши — простит. Папа всегда спасёт — вытащит из ледяной реки после неудачной охоты на уток и отобьёт от больного на всю голову дога. А Сестрёнки могут накрасить тебе когти, натянуть дурацкое кукольное платье, говоря при этом про какой-то «деньрожденья», зато потом дадут кусок ароматной до головокружения вырезки.

— Давай еще по псят грамм. Давно ты у нас не был.

— Считай, с девяносто шестого, Марат, десять лет. Собака ваша не меняется, только морда вся седая. На выставки водите?

— Она ж некондиционная. Стройная слишком. Говорят, балерина какая-то, а не боксер.

— Значит, необученная.

— Тут козёл какой-то пытался у Надюшки сумочку у универсама вырвать. Так Крошка с разбегу ему в яйца лбом дала, а когда упал — в горло. Еле отцепили. И ведь не учили её этому.

— И что?

— Охранники из универсама повязали. Оказалось, его менты три месяца искали, он так и промышлял — у баб сумочки отбирал.

* * *

Человек в белом халате сорвал с рук резиновые перчатки. Как змея — старую кожу.

— Безнадежно. Рак. Что вы хотите — боксёры не живут четырнадцать лет.

— У собак бывает рак?

— У них вообще физиология близка к человеческой. Только два качества у собак есть всегда, а у людей редко.

— Какие?

— Верность. И умение любить бескорыстно.

От боли Крошка не понимала, что происходит. Только чувствовала, что от человека в белом пахнет какой-то безнадёжной, неизбежной угрозой. Папа, ты защитишь меня? Ты ведь всегда спасал меня… Ты держишь меня на руках, будто я маленькая, будто я снова щенок.

— Потерпи, моя хорошая. Тебе не будет больно.

Укол. Мир уходил куда-то в сторону. Крошка бежала на ставших вдруг легкими и молодыми лапах по снежному полю и точно знала, что под снегом нет предательских открытых люков. Рядом кувыркались братики, рядом были её дети — все трое. Их не забирал страшный человек. А на пригорке сидел на задних лапах старый ротвейлер и смотрел на неё так ласково, так знакомо.

— Папа? Ты — собака?

— Конечно. Мы ведь — одна семья.

Сверху падали горячие соленые капли.

— Почему ты плачешь, папа?

— Тебе показалось, Крошка. Собаки не плачут от горя.

* * *

Соседи проснулись в два часа ночи.

— Блин, опять чей-то пёс на балконе воет. Достали уже эти собачники.

Сорокалетний стокилограммовый мужик стоял на балконе.

Он не плакал, когда при взрыве боеприпасов покалечило трёх пацанов из его взвода.