Серебро словно приросло, слилось с ножнами в одно целое — даже нечеловеческая сила не помогла Высшему справиться с задачей. — А, Длиннорукий с тобой, немертвая, — отмахнувшись, бросил бесполезное занятие Клавдий и сел на пол, прислонившись спиной к стене.
— Как Сандро? — нашел в себе силы, чтобы спросить, Альберт.
— Мальчик серьезно ранен и потерял немало крови, но жить будет. Он на удивление силен и упорен в своих стремлениях.
— Скорее упрям, — обронил Клавдий. — Сделали бы так, как предлагал я, и ничего подобного не случилось.
— Но случилось, поэтому заткнись, — не стерпел друид и, сменив тон беседы, обратился к жрице: — Агнэс, когда мы сможем выступать? Время не ждет.
— И я о том, — поддержал Батури.
— Уже скоро. Альберт, мне надо переговорить с тобой. С глазу на глаз.
— А вот секреты внутри команды мне не нравятся, — нахмурился Батури. — Как же мы будем доверять друг другу, храня тайны?
— Тебя эта тайна не касается, — холодно выговорила Агнэс, и от ее тона поежился даже вампир. Жрица указала Трисмегисту рукой в сторону, и они вместе проследовали в указанном направлении, не замечая ни стен, ни преград.
С их уходом Батури облегченно вздохнул: он уже и сам устал от роли язвительного и безразличного монстра. Но никто не должен знать, что творится у него внутри, никто не должен видеть эмоций, которые переполняют замерзшее сердце.
* * *
— Мы спасли одну душу, но погубили тысячи, — без предисловий начала Агнэс.
— Не понимаю, о чем речь.
— Черный мор вышел за пределы Бленхайма, и огнем его уже не остановить. Мы породили хаос и смерть, беспредельный хаос и тысячи смертей.
— Высокая цена, — холодно согласился Трисмегист. — Но люди должны ее заплатить.
— Ты сгреб жар моими руками и сделал меня воплощением смерти, — без каких-либо чувств и эмоций выговорила Агнэс, но в этой опустошенности читалось желание умереть повторно — лишь бы не быть свидетельницей того, что должно произойти. — Не понимаю, почему Серапис согласился помочь тебе.
— Он смотрит в века и видит дальше, чем ты. Если он рассудил так, значит, тому и быть, — утешал Альберт, но от его утешений не становилось легче.
— Так тому и быть… — задумчиво повторила Жрица. — Твой воспитанник проснулся.
Пришел час расставания, — грустно улыбнулась послушница Сераписа, но вуаль, которую она обязана была носить не снимая даже после смерти, скрыла ее улыбку.
— Спасибо, Агнэс, спасибо тебе за помощь и… И прости. За все, — будто мальчик, сбивчиво изъяснялся Альберт.
— Ты уже прощен.
Трисмегист больше не сказал ни слова. Несколько мгновений простоял без движения, лишь безуспешно пытаясь вглядеться в черты давно знакомого лица и не веря, что в ее смерти виновен он сам. Так же без слов Альберт опустил взгляд и пошел в обратную дорогу, где его ждали вечность и давние обеты.