Она снова перевела взгляд на то, что он держал в руках.
Потом он сказал через силу:
— Мне это не нужно. В том смысле... У меня есть еще.
Глаза её не мигали.
— Если вы возражаете... — не выдержал он с отчаянием.
— Нет, — сказала она вяло и опустила взгляд на фиалки, как будто увидев, до чего они тут неуместны.
Он шагнул в дверь. Огляделся, куда бы положить продукты. Только не на виду, посреди пустого стола. Он свалил их в темном углу, где лежали сухие листья, — торопливо, как будто боясь, что его застукают. И выскочил на улицу.
Женщина стояла под дубом, склонившись к самой земле. Наверное, в той же позе она была и вчера перед тем, как распрямилась, и он её заметил. Он пошел к ней и остановился в двух шагах, сбоку. Он не мог понять, чем она занята. Она повернула голову и взглянула на него через левое плечо.
— Я думала, вы собираетесь этим торговать, — сказала она. — Продавать солдатам.
— Да, — сказал он.
Она продолжала смотреть.
— В том смысле, что у меня ещё есть на продажу, — сказал он.
Она не отводила взгляда, как будто упрекая за глупую неловкость и лживые слова.
— В смысле, — выпалил он, — ну просто, пусть у вас будет. Все равно я не торгую бобами.
Она отвернулась и занялась своим делом. Согнувшись в три погибели над голой землей, среди прошлогодних желудей она ставила фиалки в чашку с водой. Чашка, заметил он в изумлении, была фарфоровая, белая фарфоровая чашка. Тонкая и очень хрупкая. Она ставила в неё фиалки с большой осторожностью. Чашка стояла на небольшом овальном холмике, длиной не более двух футов и невысоком.
— Красивые фиалки, — сказал он.
— Последние, — сказала она, не поднимая глаз. — Пришлось за ними в лес ходить, еле разыскала.
Он помолчал, потом сказал:
— И чашка красивая.
— И впрямь красивая, — подтвердила она своим ровным, бесцветным голосом, так и не взглянув на него.
Она воткнула в букет последнюю фиалку и оглядела работу.
— Другая, — сказала она, — была ещё красивше.
— Другая кто? — спросил он.
— Чашка другая, — сказала она. — С нарисованными цветами. Розами, кажись. Я её нашла. Как и эту нашла, — она тронула чашку указательным пальцем, — в доме, где мы прятались.
— Прятались?
— Ну да, — сказала она. — Прятались. Он был порушенный. Дом, то есть. Погоревший, вот-вот рухнет. Но чашка, — сказала она, — чашка стояла себе. Ни щербинки, ни трещинки, и эти цветы на ней нарисованные.
Она помолчала, указательный палец водил по краю чашки.
— Но он вернулся из леса, — сказала она потом. — Это уже после того, как мы нашли этот дом, где можно поспать и спрятаться. Это был первый день, когда я поставила сюда чашку. Когда нашла фиалки. Я поставила фиалки в ту чашку, вот здесь, и тут он вышел из леса. Оттуда, — она указала на просвет за расщепленным молнией буком с высохшей вершиной.