– А было время, когда вы жили по-другому?
– Нет. Но я все равно ее люблю.
– Тогда она счастливая женщина, – сказала Оливия.
– Боюсь, она так не считает.
– Значит, она еще и дура.
Этой ночью Энни немного поспала, хотя часто просыпалась – ей снились кошмары. Ее знобило, и она просила еще одно одеяло. В следующие пять минут Энни обливалась потом и умоляла открыть все окна. Оливия и Джим по очереди сидели с ней вместе с одной из сиделок, а Дресслер спал на диване в гостиной.
В начале шестого утра Энни встала, пошла в ванную, но стены валились на нее, пол качался, она закричала и упала. Оливия и сиделка отвели ее в постель, но через некоторое время она разрыдалась, и Оливия с острой жалостью увидела, что по простыне расползается мокрое пятно. Она была бесконечно благодарна сиделке, потому что, хотя ей самой ничего не стоило поменять Энни постельное белье и ночную рубашку, она знала, что Энни бы этого не вынесла.
– Кажется, сегодня ей лучше, – обрадованно сообщил Джим одной из сиделок. Молодая швейцарка по имени Руфь несколько напоминала Энни в юности. Почти те же белокурые волосы и голубые глаза. – Или я выдаю желаемое за действительное?
– Сейчас ей действительно лучше, – мягко ответила девушка.
– Но это не значит, что все кончилось?
– Нет. Мне очень жаль. Мартина, моя коллега, говорит, что ночь была тяжелой.
– Да, довольно тяжелой. – Джим вздохнул.
– У Энни очень хорошие друзья, – проговорила Руфь и улыбнулась ему.
– Спасибо, – ответил Джим.
Двадцать минут спустя Энни вошла в кухню, где Оливия пила кофе.
– Привет! – поздоровалась Оливия.
Энни не ответила. Если накануне она была бледной, то теперь ее лицо казалось пепельно-серым, даже губы. Ее глаза были устремлены на Оливию, но Оливия чувствовала, что Энни ее не видит.
– Энни, что случилось? – Оливия поставила чашку и медленно пошла к Энни, инстинктивно чувствуя, что должна быть очень осторожной. – Энни, в чем дело?
Энни подошла к раковине, вытянула правую руку, коснулась края раковины указательным пальцем. Потом она убрала руку и стала рассматривать палец.
– Энни! – Оливия не знала, что ей делать. Джанни Дресслер в соседней комнате говорил по телефону, ни Мартины, ни Руфи поблизости не было.
– Это не мое, – наконец произнесла Энни хриплым сдавленным голосом.
– Что «это»?
– Это. – Энни тряхнула кистью руки. – Или это. – Она дотронулась до щеки. – Все не мое.
– Ты потеряла чувствительность? – ласково спросила Оливия, стараясь не показывать своего страха.
– Я не знаю. – Энни продолжала смотреть на свою руку тем же отсутствующим взглядом. – Я не знаю. – Она обвела взглядом кухню, уставилась на стену. – Кажется, я ненадолго заснула, а когда проснулась, это уже была не я.