Жесткая посадка (Кречмар) - страница 95

И все мои силлогизмы добавляли мне ощущения, будто меня куда-то гонят и заставляют что-то делать.

Искать спасения у каких-либо друзей? Но реалии бизнеса по-русски показали, что это – преступно по отношению к друзьям. Кроме того, в бизнесе друзей не бывает. Женщины? Света или Алиса? Уровень примитивности их советов я мог себе даже и не представлять. А надёжность? Нет, никогда у женщины нельзя искать убежища.

А если потребуется переночевать?

Из дома я вышел с тремя сотнями баксов и несколькими тысячами рублей. На какое время жизни в андерграунде Большого города этого хватит?

Я увидел троллейбусную остановку, куда как раз подъезжал дребезжащий и разваливающийся представитель этого вымирающего вида транспорта.

Как давно я не ездил на этих монстрах?

Инстинктивно мне казалось, что надо стараться избегать метро – с его постоянно шныряющими милиционерами и видеокамерами на эскалаторах. Но вот в троллейбус я попросту взял и сел – скорее всего, для того, чтобы полнее почувствовать степень своего общественного падения.

В троллейбусе куражился пьяный милицейский сержант.

«Нихто не знает, ках я хаждого захрыть моху!» – вещал он, обводя жмущихся по креслам граждан лиловым глазом. Был сержант, несмотря на свой невеликий ещё возраст, дороден и мягкотел, и общался он с народом, хоть и по пьянке, но со знанием дела.

«Каждый из вас или вор, или сп…здить хочет! – тоном придурочного профессора из плохого советского кино говорил он, прогуливаясь по салону. – Да это и не важно, ваще! Важно моё желание с вами связываться! Есть желание – сидите. Нету – свободны! Вот ты!..» – он качнулся к дородной тётке в пёстром сарафане, которую, судя по всему, принимал за какую-то бухгалтершу, но на повороте центростремительная сила бросила милицейское тело в пустое кресло, он пару раз клюнул в нём носом и заснул.

Я почувствовал себя полнейшим беспомощным быдлом, расплатился и вышел.

Темнело. Последний звонок Эдику уверенности не добавлял. Я снова углубился в тополевые дворы Москвы брежневской эпохи. Домой, в час пик, спешил хмурый и собачащийся народ. Тётки с авоськами, властно и злобно покрикивающие на своих отпрысков, хмурые мужики с портфелями и пакетами с пивом и колбасой… Господи, разгар лета, и ни одного открытого лица, ни улыбки, ни взгляда – или пьяная удаль, или сонная ненависть. Стало быть, именно в этом мире озверелого населения проходит наша жизнь. И именно от неё мы отгораживаемся кондиционерами и тонированными стёклами автомобилей, стенами ночных клубов и по-европейски отремонтированных квартир. Маленькие пузырьки благополучия в пропахшем соляркой, по́том и животной злостью и похотью враждебном море человеческих существ.