— Не вышвырнете, — спокойно сказала она. — О, Итан!
Вы так великолепно владеете слогом. Ну как вы можете настолько наплевательски к этому относиться! Как можете вести себя так, чтобы люди считали вас ни на что не годным!
— А я такой и есть! — выпалил Итан. — Вы же сами это говорили.
Вне себя от ярости оттого, что Джейн хочет заставить его открыть душу, Итан скомкал листок со стихами и метнул в корзинку для мусора. Темная волна чувств, бушевавших в его груди, уже готова была выплеснуться наружу. Как же он ненавидел Джейн в эту минуту! Ненавидел за то, что она сует нос в его личную жизнь, что узнала его самую сокровенную тайну, которую он хранил как зеницу ока.
А Джейн — само спокойствие, — не ведая о его переживаниях, сидела на корточках у корзины в озере бирюзового платья. Она уже сложила его стихи — его стихи! — в аккуратные стопочки и теперь выжидающе смотрела на него, словно имела полное право совать нос в его тайны. И Итана охватило яростное желание открыть перед ней свое истинное лицо, заставить ее увидеть его таким, каков он есть на самом деле: ничтожный человечишка, без всякой надежды стать лучше.
Он снова заходил по комнате, словно пытаясь потушить в своей душе темное пламя.
— Я вам сейчас кое-что расскажу, — начал он, — а потом посмотрим, будете ли вы после этого по-прежнему считать, что мне следует собой гордиться. Когда Наполеон ввел свои войска в Бельгию, я держал пари на то, что он победит. В то время как люди, подобные Джону Ренделлу, отдавали свою жизнь за родину, я оставался дома, проводя время в кутежах и разврате. И о сражении при Ватерлоо узнал лишь спустя пять дней после того, как оно произошло, потому что все это время развлекался в постели с Сереной Бэдрик.
Он до сих пор помнил, как вышел из ее спальни, этого адского притона, помятый, опустошенный, как выжатый лимон, ненавидящий самого себя, и взялся за газеты, которые доставляли из Лондона и складывали в стопку, покуда он предавался разврату, и какой шок испытал, прочитав о том, что произошло за эти несколько дней. Он тогда сразу помчался домой, а на сердце его лежал тяжелый груз: самое страшное предсказание отца сбылось.
Джейн по-прежнему сидела на корточках, все с тем же спокойствием глядя на Итана.
— Вы написали трогательное стихотворение, дань памяти капитана и солдат, погибших на полях сражений. Это кое-чего стоит.
Итан лишь отмахнулся:
— Это ничего не стоит. Несколько слов, начертанных на бумаге, не имеют для погибших на войне никакого значения.
— Но вы же не солдат. Вы поэт. И если предадите свою поэзию гласности, то выполните свой долг: расскажете людям об ужасах войны.