Верона услышала голос Маргарет.
– Наверное, тебе лучше правда не ехать. Это выглядело бы немного подло.
Верона по-прежнему смотрела на картину. Но она не видела ее, потому что глаза ее были полны слез.
«Подло»! Какое слабое слово, неспособное передать всю низость ее желаний.
Как обычно, Верона разрешила кому-то другому решать за нее. Это нужное слово, сказанное Маргарет сделало все за нее.
Верона повернулась к Маргарет и спокойно произнесла:
– Я согласна. Не вижу причин возражать, но, пожалуйста, отвези ему полотна и передай привет, сейчас я схожу на чердак и принесу вторую картину…
Протягивая портрет Маргарет, Верона добавила:
– Не могла бы ты передать Стефану, что мне не нужна эта картина. Он знает почему – я сказала. Форбсу она не нравится. Но я хотела бы оставить у себя «Дьеппскую гавань». Я ее очень люблю.
– Да, она прекрасна, – сказала Маргарет. – Но я думала, что твой портрет – одна из его самых живых работ.
Верона коротко рассмеялась.
– «La Femme Abandonee» [2]. Форбсу эта картина не понравилась.
Маргарет пожала плечами.
– Я думаю, он не особенно разбирается в искусстве.
– Абсолютно, – произнесла Верона. Неожиданно Маргарет посмотрела на свою старую подругу и произнесла.
– Ты счастлива, Верона? Свадьба помогла тебе?
Верона покраснела и отвернулась. И снова рассмеялась.
– О, Господи, Маргарет, Маргарет! Я замужем всего два с лишним месяца и жила с моим мужем десять дней. Это ничего не изменило.
– Не повезло… я надеюсь, что ты скоро сможешь присоединиться к нему.
Верона подошла к окну и посмотрела вниз. Очередной холодный серый день. Скорей бы пришла весна! Только бы перестало быть так холодно. Ей бы стало намного лучше, если бы светило солнце. Только бы Форбс приехал и забрал ее отсюда. Верона не хотела оставаться в Лондоне и жить такой же жизнью, как и раньше, бывшей лишь пустой скорлупой от той другой, настоящей жизни.
Выходные в доме Форбса не улучшали ее настроения.
Верона была так расстроена и подавлена, что даже хотела чтобы у нее появился ребенок. Она никогда не имела дела с маленькими детьми, но чувствовала, что хотела бы иметь такого у себя, чтобы любить кого-то, лелеять и быть близкой… Кто-то, кто дал бы ей чувство ответственности, вместо чувства потерянности, этой беспомощности. Вероне не хотелось быть тем, кого Руперт Брук назвал «странником в густом тумане».
Но Форбс, перед тем как уехать, обсуждал с ней возможность появления ребенка, которого он не хотел бы иметь в течение года, пока они будут разлучены. Другое дело, когда у них будет дом и они будут вместе.