— Признателен за ваше участие, но есть определенные сферы…
— Поверьте, я не хотел вас обидеть.
— Понимаю, — он обошел вокруг стола, остановился против меня, сказал, выделяя каждое слово: — Меня задержали на улице, когда возвращался в казарму. А куда ходил — это сказал я сам.
— Вот как?.. Объяснили бы по крайней мере Матильде Васильевне. Простите, но она очень переживает…
— Она меня не спрашивала и, кажется, не хочет спрашивать. Эта женщина решает и делает все сама, и за себя, и за других.
— Вы верно определили ее сущность, — улыбнулся я. — Доверьте мне поговорить с ней.
— Спасибо. Но сначала ответьте, как меня накажут за самовольный уход к этим, — он брезгливо пошевелил пальцами, — к этим девкам из слободы?
— Другого солдата заставили бы уборные чистить. Или на гауптвахту, на хлеб и воду. Но вы политический, могут придраться.
— Это еще вопрос, — сказал Джугашвили. — А если дознаются, что был в железнодорожных мастерских? Меня начнут спрашивать, что там делал, с кем встречался…
— Да, — кивнул я, — штрафного батальона не избежать.
— Зачем же мне подводить своих товарищей и себя? — спросил Джугашвили. [Могу предположить, что рядовой Джугашвили ходил тогда на нелегальную встречу с прапорщиком Сергеем Лазо, который тоже в ту пору служил в 15-м Сибирском запасном полку. (Примеч. Н. Лукашова). ]
В этом был некий элемент скрытности, столь чуждый мне, но логика солдата убеждала. Не возражая по существу, я спросил, несколько даже польщенный его доверчивостью:
— Почему вы не опасаетесь говорить мне все это?
— Не хочу, чтобы думали обо мне плохо, — пояснил Джугашвили.
— Ценю ваше откровение. И предлагаю вот что. Поскольку над вашей головой сгущаются тучи, не лучше ли вам отбыть в другое место?
— Каким образом? — заинтересовался Джугашвили.
— В понедельник отправляется команда в Ачинск. Это недалеко, но там другие люди, другие командиры, другие заботы. Там формируются маршевые роты для отправки на фронт, а это уже не тыловые забавы.
— Я был бы очень признателен вам, — у Джугашвили чуть дрогнул голос. Было бы очень хорошо для меня. Мне нужно на запад.
— Считайте, что вы включены в команду. И не благодарите. Ускорить отправку гораздо легче, чем задержать в тылу.
— Да, но есть существенная разница между маршевой ротой и штрафным батальоном, — сказал Джугашвили. — Спасибо.
Разговор был окончен. Солдат медленно пошел к выходу. Мельком глянул в трюмо. По его движениям, по выражению лица я видел, что ему не хочется покидать уютную гостиную, расставаться с достойным собеседником, возвращаться в тесную казарму, где он, рядовой Джугашвили — ничто, где каждый унтер может безвозбранно помыкать им, где нет для него ровни, где он чужак, объект для солдатских насмешек.