– У кого именно?
– У леди Виолы.
Он театрально застонал.
– Эта леди усвоила игру очень хорошо, потому что сейчас она попала в зависимость от Тернбулла.
– В зависимость? Ты и раньше говорил, что он опекает ее. Это и есть попытка ее подчинить? Но почему?
– Это обязанность мужчины…
Чайна закатила глаза:
– Поверь, я и так знаю разницу между мужчиной и женщиной. И только потому, что мне еще не было двадцати шести лет, считалось немыслимым, чтобы я руководила штатом слуг без управляющего. Если бы я была замужем, или чуть постарше, или мужчиной, тогда я могла бы управлять этим домом самостоятельно.
– Ты закончила?
Его спокойный голос погасил ее пыл. Это ей совсем несвойственно – быть такой разговорчивой.
– Пока что…
– В таком случае, если ты позволишь мне закончить…
– Если ты воздержишься от провокационных, зажигающих слов…
– С меня достаточно сегодняшнего пожара.
Теплая волна на ее лице сменилась леденящим холодом. Она не собиралась напоминать ему о близкой беде.
– Александр…
Он положил ладонь на ее руку и сказал:
– Позволь мне сказать, в чем я нуждаюсь, прежде чем ты приклеишь мне ярлык неразумного и невоспитанного человека.
Она кивнула. Говорить в тот момент, когда его грубоватая, теплая кожа касалась ее, было невозможно.
– Я собирался сказать, – продолжил он, – что большая часть мужчин, служивших в армии, исповедуют определенный кодекс поведения. Это настолько глубоко въедается в нас, что бывает трудно отделаться от него даже тогда, когда служба завершена.
– Ты говоришь о Тернбулле?
– Да.
Даже при тусклом освещении она смогла заметить, как он стиснул зубы. Она понимала, что должна сменить тему, но когда она открыла рот, то услышала свой голос:
– Ты так и не ответил на мой вопрос. – Она подняла голову, чтобы встретиться с его взглядом. – Ты все еще любишь сестру лорда Тернбулла?
– Может, я не хотел отвечать на этот вопрос.
– Прости меня, Александр. – Она повернулась таким образом, чтобы не видеть его лица. – Я не знаю, что со мной творится сегодня. Я говорю не то, что нужно. Я не должна спрашивать то, что явно причиняет боль.
– Нас обоих можно извинить за то, что мы раздражены сегодня. – Он положил руку ей на плечо. – А тема эта не так уж болезненна. – Он дотронулся другой рукой до ее щеки, и она посмотрела ему в глаза, когда он закончил: – Больше нет.
– Я рада.
– Я тоже. – Притянув ее к освещенной полосе, он спросил: – Почему я позволяю тебе задавать вопросы, которые более никто не посмеет мне задать?
– Возможно, потому, что ты наконец-то сам хочешь на них ответить. – Она села на скамью на самом краю освещенной полосы.