– Нет! – произнес Пирс, крепче прижимая жену к себе. – Нет!
– Она покинула нас, сын мой, – тихо произнес священник, приближаясь к постели. – Пора послать за ее прислужницами, чтобы они обмыли ее и все подготовили к похоронам.
– Элан. – Глаза Пирса казались темными бездонными озерами муки. – Забери всех отсюда. Дай мне побыть несколько мгновений с ней наедине.
– Но, сын мой… – начал было священник. Он замолчал, когда Элан крепко взял его за руку.
– Делайте, как он просит, – велел Элан. – Подождите снаружи. Ты тоже, Самира.
Элан попытался помочь Самире встать с кровати, но сразу же понял, что она слишком потрясена, чтобы двинуться. Он обнял ее и поднял на руки, как ребенка, каким она, в сущности, и была. Он отнес ее в соседнюю комнату, где девочка, цепляясь за него, расплакалась горькими детскими слезами, громко и безутешно, пока не заснула, прислонившись к нему. Тогда он передал ее служанкам, которые унесли ее в спальню. А он остался ждать дальше, мучительно переживая зловещую тишину в комнате, где оставался Пирс. Прошел еще час, прежде чем Пирс вышел оттуда, бледный, с сухими глазами, какой-то одеревеневший.
Он спокойно отдал распоряжения о похоронах, отказавшись от помощи Элана и Самиры. С печальным достоинством, не проронив ни единой слезы, он вел себя и в последующие дни до самых похорон Йоланды. Когда же все похоронные обряды закончились и прощавшиеся покинули его дом, он заперся в своей комнате и, заявив, что хочет соблюсти ритуал тихого траура, отказался видеть кого бы то ни было.
Зная, как они с Йоландой любили друг друга, большинство друзей Пирса подчинились его желанию и оставили его в покое. Элан несколько раз появлялся в доме, только чтобы в очередной раз услышать, что Пирс никого не хочет видеть. После ряда отказов он перестал стучаться в дверь дома, бывшего ему раньше почти родным. Он решил, что даст Пирсу еще немного времени, а затем настоит на встрече с ним.
Спустя шесть недель после смерти Йоланды, дождливой февральской ночью, Элан находился дома, читая доставленные ему днем документы. Он ждал их и был удивлен, что они не пришли раньше. После смерти Георгия Антиохийского Рожер назначил главой сицилийского флота Филипа из Медии. Филип был отличным претендентом на должность нового Эмира аль-Бахра: честный и умный человек, один из самых талантливых министров Рожера. Элан от всей души одобрил решение Рожера. Не мог Элан и оспаривать желание Филипа иметь своих людей в качестве помощников и высших командиров. На месте Филипа он хотел бы того же. И поэтому в тот дождливый вечер Элан в третий раз перечитывал со смешанными чувствами документ, посылавший его в почетную отставку. Слова письма не были оскорбительными, в них не было никакого намека на то, что он должен отправиться в изгнание. Элан по-прежнему владел всеми своими землями, наградами и титулами, за исключением тех, что относились к его должности в сицилийском флоте. Он больше не был его частью.