Это было так просто — и я так боялся это сделать… Словно прыгая с башни Крылатых я посмотрел в зеркало Настоящим взглядом. И успел еще увидеть, как зрачки вспыхнули белыми искрами, прежде чем мое отражение растаяло. Теперь я видел в зеркале лишь комнату, спящего Лэна и Солнечного котенка, который тихо сказал:
— Жди, ты не сразу увидишь себя… Жди.
И словно услышав его слова, в зеркале вновь проступило лицо. Мое — и не мое. Оно было взрослым — тому, кто смотрел на меня со стекла, могло быть и двадцать, и тридцать лет. Но не это было самым страшным.
Тот — за стеклом — улыбался. Приветливо улыбался, словно наконец-то дождался встречи и безмерно этому рад. Лицо у него было спокойным и уверенным. Это он — не я — хотел уйти из дома. Это он — не я — легко и красиво отомстил Ивону. Это он — не я — сумел пройти Лабиринт, потому что давно не грустил по маме, не боялся отца и не собирался умирать за друга.
— Почему? — спросил я, но губы моего Настоящего отражения не шевельнулись. Ему этот вопрос был ни к чему, он знал ответ.
— Потому что ты такой, — грустно сказал Котенок. — Ты совсем-совсем взрослый, который ненавидит быть ребенком.
— И ты знал, что я такой?
— Да.
Я посмотрел на котенка, а когда вновь повернулся к зеркалу, там опять был мальчишка.
— Он жестокий, — ни к кому не обращаясь, сказал я.
— Конечно.
— И злой.
— Вовсе нет. Ты жестокий, когда добиваешься своего. Но цели у тебя добрые, Данька.
Я молча подошел к кровати, разделся, лег под одеяло и лишь после этого спросил:
— Так часто бывает, Котенок?
Так, как с тобой, редко. Чаще наоборот, когда во взрослом живет ребенок. И вот это страшно. Тогда можно смело говорить — он милосердный и злой. Он мягко и нежно добивается зла… А теперь спи, Данька. Давай будем все решать завтра.
Меня разбудил Лэн. Потряс за плечо и чуть виноватым голосом сказал:
— Данька, завтракать пора.
И тут же, без всякого перехода, добавил:
— Извини, что я вчера на тебя дулся. Понимаю, тебе не хочется вспоминать этот Лабиринт…
— Да брось, проехали уже, — успокоил я. — А где наш мудрый и пушистый?
— Вниз пошел, ему уже есть захотелось, — с готовностью ответил Лэн.
Вчерашний день как-то стерся у меня из памяти. И Лабиринт казался ерундой, и страхи его — детскими, ненастоящими. Меч я взял, это хорошо. Лэн за мной в Лабиринт не лазал — еще лучше. А что в глубине души я взрослый и жестокий, так и что с того? В возрасте мы с моей сущностью когда-нибудь сравняемся… А жестоким я не был и не буду.
— Лэн, а в Лабиринте я тебя встретил, — похвастался я, умываясь. — То есть не тебя, это Меч меня обманывал.