Лида говорила, а добрые глаза архиерея с ласковым вниманием смотрели на нее.
Наконец она закончила.
— Похвально, деточка, очень похвально! — произнес преосвященный.
Не чуя от радости ног под собою, Воронская очутилась перед ним со склоненной головой. Тонкие пальцы коснулись ее кудрявой головки. Губы Лиды приникли к бледной сухой руке с каким-то радостным благоговением.
— Господь с тобою, дитя!.. — услышала она ласковый голос, и сердце ее мигом наполнилось чувством любви ко всем.
Ликующая, счастливая вернулась она на место.
— Воронская, страшно у зеленого стола? — Додошка вытаращила округлившиеся от ужаса глаза, и, прикрыв рукою рот, что-то сунула туда незаметно.
— Вера Дебицкая, Евдокия Даурская, Евгения Дулина… — послышался новый выклик инспектора.
Теперь первая и последняя ученицы очутились рядом. Вера Дебицкая, не спеша, плавно выводила свои ответы. Додошка стояла тут же, малиновая, и усиленно пережевывала что-то.
— Додо, брось ты свои леденцы хоть в такую минуту, — шепнула ей Женя Дулина.
Но Додошка только молча повела на нее выпученными глазами.
— Ваша очередь, девица Даурская, — послышался голос «своего» батюшки, отца Василия.
Он был сегодня в темно-синей шелковой рясе, сшитой к экзамену, и особенно торжественно выглядел в ней.
Додошка неопределенно крякнула, потом незаметно перекрестилась под краешком пелеринки и невнятно стала читать крещенский канон.
— Ничего не понимаю… Что, сия девица всегда так говорит невнятно? — обратился «чужой» священник-ассистент к отцу Василию, на что институтский батюшка только недоумевающе заморгал.
— Девица Даурская, что с вами? — почти с отчаянием в голосе спросил он.
Но Додошка еще гуще покраснела и, вместо ответа, продолжала по-прежнему, не разжимая рта, едва выговаривать какие-то непонятные слова, похожие на речь чревовещателя.
Преосвященный смотрел на смешную девочку и казался удивленным.
— Не больна ли? — осведомился он заботливо.
— Не больна ли ты? — повторила, глядя в глаза Додошке, и начальница.
— Ммммм… — неопределенно промычала та.
— О, я знаю что это… — неожиданно послышался по адресу maman свистящий шепот Ефросьевой, — эта Даурская ужасная сластена, лакомка, и во рту у нее наверное леденцы.
— Леденцы! — отозвалась maman эхом. — Сейчас же выкинь изо рта все, что там есть!..
Додошка точно обезумела. Из красной стала бледной, как платок, губы дрогнули и слезы двумя фонтанами брызнули из глаз.
— Этого нельзя!.. Это святотатство!.. Во рту святое, божественное!.. — не разжимая рта, пробурчала она.
— Что ты говоришь? Какой вздор!.. — строго произнесла начальница, — изволь сейчас же…