– А что теперь? Вы больше с ним не разговариваете?
– Редко. Ему все некогда.
– Ну конечно, взрослым всегда некогда! – хмыкнул мальчик. – Вечно они бегут куда-то.
– И к тому же мне… мне просто нечего сказать ему, – заключила девочка.
– Ага, – с тоской в голосе согласился мальчик.
– Мне очень хотелось бы поговорить с ним, – продолжала девочка. – Но сказать ему мне нечего. Просто нечего – и все тут.
– Да уж. – Мальчик вздохнул. – Им всегда некогда. Сама понимаешь.
– Да. Понимаю.
– То есть я хочу сказать, что они дорастили нас до таких лет, кормили, одевали. А значит, нам тоже нужно их понять и не тревожить по пустякам. Согласна?
– В общем-то, да.
– Ведь они ничего нам не должны. Я, например, категорически не согласен с теми ребятами, которые заявляют что-нибудь такое типа: «А я их не просил меня рожать». А кто Заранее просит-то, чтобы его рожали? Разве есть выбор? Я вот тоже не просил родителей меня рожать. Но я ужасно рад, что живу.
– Ты говоришь очень правильные вещи, Лонни.
– Ведь нет ничего лучше, чем жить на этом свете, – продолжал мальчик. – Разве ты не рада тому, что просто живешь?
– Да, конечно. Рада, очень рада.
– Еще бы. А значит, они ничего нам не должны. Они привели нас в этот мир. Дали нам жизнь. И лично мне этого достаточно.
– Лонни?
– Что?
– А ты… ты любишь кого-нибудь?
– В каком смысле?
– Сам знаешь!
– Так, как маму? Или отца?
– Ну…
– Но ведь такая любовь не совсем настоящая, правда? Ее можно считать скорее привычкой.
– Да.
Под деревом воцарилось напряженное молчание. А потом мальчик сказал:
– Дженни?
– Что?
– Дженни, а можно я тебя поцелую? Девочка не ответила.
– Дженни?
Она не отозвалась.
– Ну ладно, – пробормотал он. – Извини. Я просто подумал, что, может быть, ты не станешь возражать, если я…
– Я не возражаю, Лонни, – ответила она, и голос ее прозвучал так невинно, что у Хэнка, лежащего ничком на земле, от жалости защемило сердце. – Но…
– Что, Дженни?
– А ты… ты…
– Что, Дженни? Что?
– Ты не мог бы сначала сказать, что любишь меня? – спросила она.
У Хэнка на глаза навернулись слезы. Его дочь целовалась с мальчиком, а он лежал в темноте, распластавшись на камнях и прикрыв лицо рукой, чтобы приглушить рыдания. Он мотал головой, кусал губы, ошеломленный этим неожиданным открытием, чувствуя себя маленьким и беспомощным и в то же время ощущая в себе невиданную прежде силу и решимость.
– Я люблю тебя, Дженни, – сказал мальчик.
– И я тоже тебя люблю, Лонни.
Он слышал эти слова, и вдруг ему захотелось, чтобы поскорее наступил понедельник и начался суд.
– Лонни, а который час?
– Почти двенадцать.