С сильно бьющимся сердцем он крепко взял ее за локоть и понял, что должен действовать, если хочет спастись.
— Если вы насмотрелись на скачки, я отвезу вас к Эм… она уже, наверное, удивляется, куда вы исчезли.
Люсинда согласно кивнула. Скучающий вид Гэрри и его медлительная речь не оставили ей выбора. Она чувствовала… она не знала, что она чувствовала: потрясение, несомненно, но также обиду и печаль. Однако, видя его желание уехать, она не могла спорить.
Им пришлось еще выдержать многочисленные поздравления. Их постоянно останавливали, многие хотели похвалить Пушинку.
Гэрри встречал препятствия со всем возможным терпением, хотя единственным его желанием было бежать. С ней. Но это было невозможно. Она — его поражение, его Ватерлоо.
С этого момента каждый взгляд на ее лицо будет подобен взгляду в дуло заряженного пистолета. Даже хуже. Ему грозит мучительное рабство.
Если в нем осталась хоть капля здравого смысла, он не должен смотреть на нее слишком часто.
Люсинда почувствовала его отстраненность, тщательно скрываемую под светской учтивостью. Он избегал ее озадаченных взглядов.
Наконец они вышли из толпы и в молчании вернулись к конюшням. Он поднял ее в свою двуколку и сел рядом, сохраняя все то же замкнутое выражение лица.
Так же молча они доехали до Хэллоуз-Холла. Гэрри смотрел только на лошадей, как бы воздвигнув между собой и Люсиндой невидимую стену, которую она не пыталась преодолеть.
Когда он остановил двуколку у парадного входа и снял ее с сиденья, тут же опустив руки, она задержалась перед ним.
— Благодарю вас за очень… содержательное утро, мистер Лестер.
Он скользнул по ней взглядом и отступил на шаг.
— Счастлив был угодить вам, миссис Бэббакум. — Он поклонился с врожденной грацией. — А теперь я должен попрощаться.
Удивленная Люсинда смотрела, как он садится в двуколку.
— Разве вы не останетесь к ленчу? Я уверена, что ваша тетя была бы в восторге.
Уже держа в руках вожжи, Гэрри глубоко вздохнул и заставил себя взглянуть ей в глаза.
— Нет.
Слово повисло между ними. Гэрри почувствовал, как она затаила дыхание, когда до нее дошел смысл его безоговорочного отказа. Но так лучше, безопаснее. Необходимо задавить это чувство в зародыше, пока оно не расцвело и не поглотило его. Безопаснее как для нее, так и для него.
Но в ее глазах не было понимания опасности, которую он прекрасно сознавал. Нежные и лучистые глаза смотрели на него с удивлением и обидой.
Его губы дернулись в горькой улыбке.
— Я не могу.
И это все объяснение, какое он мог ей дать. Лошади сорвались с места, и двуколка быстро исчезла из вида.