— Мадам, — закричала она, — простите меня. Я схожу с ума, так как я виновница всех бед, приключившихся с вами. Я следила за вами… Они собираются убить вас, как убили короля… и я несу ответственность за это. Я вижу его по ночам… я вижу его окровавленную голову… как она скатывается, мадам, на мою кровать. Вы должны меня простить, мадам. Я схожу с ума… с ума…
Я пыталась успокоить ее.
— Вы поступали так, как вам приказывали. Не вините себя. Я все понимаю.
— Это сны… сны… ночные кошмары. Они не проходят… Они преследуют меня… даже днем. Они не проходят. Я убила короля… Я…
Тут ворвались стражники и утащили ее.
Мадам Тизон сошла с ума.
Из одного окна-прорези на винтовой лестнице я могла видеть дворик, куда моего сына отправляли подышать свежим воздухом.
Какая это была для меня радость, когда я увидела его после всех этих дней.
Он был больше не похож на моего сына. Волосы не причесаны, одежда грязная, он носил засаленный красный колпак.
Я не окликнула его, боялась, что это причинит ему боль, но, по крайней мере, я могла наблюдать за ним. Он приходил туда каждый день в один и тот же час — опять появилось что-то, ради чего стоило жить. Я не буду говорить с ним, но я буду видеть его.
Он не казался несчастным, что вызывало во мне чувство благодарности. Дети быстро адаптируются. Я позволю себе быть благодарной за это. Я видела, что с ним делают — его стараются сделать одним из них, учат грубости — делают из него сына Революции. Это, как я поняла, была обязанность воспитателя: заставить мальчика забыть, что в его жилах течет королевская кровь, лишить его чувства собственного достоинства, доказать, что нет никакой разницы между сыновьями королей и сыновьями простого народа.
Я вздрагивала, когда слышала его выкрики.
Я прислушивалась к его пению. Разве я не должна была радоваться, что он может петь?
Это песня кровожадной революции — «Марсельеза». Не забыл ли он людей, убивших его отца?
Я прислушалась к голосу, который знала так хорошо.
О, мой сын, подумала я, они научили тебя предать нас.
Но я жила теми мгновениями, когда могла стоять около узкого окна в стене и наблюдать за его играми.
Прошло только несколько недель, как они оторвали от меня сына, когда в час ночи я услышала стук в дверь.
Со мной пришли повидаться комиссары.
Конвент решил, что вдова Капет должна предстать перед судом. Поэтому ее переводят из Тампля в Консьержери.
Я поняла, что это означает вынесение мне смертного приговора. Они будут судить меня, как судили Людовика.
Не может быть и речи ни о какой отсрочке. Я должна немедленно подготовиться к переезду.