Повсюду был заметен какой-то подъем. Я слышала пересуды, что старые методы канули в вечность, теперь народ имеет право участвовать в управлении страной. Именно для этого и были предназначены Генеральные штаты. Король был хорошим человеком — он их созвал. Налоги должны быть упразднены или распределяться равномерно. Хлеб должен стать дешевым. Франция должна превратиться в рай на земле.
Я отчетливо помню этот день. Я была так несчастна. Мне было ненавистно теплое сияние солнца, лица людей, их приветственные крики (но ни одного в мою честь). Играли оркестры. Маршировали французские и швейцарские гвардейцы. В процессии прошли шестьсот человек в черном с белыми шейными платками и в фетровых шляпах с широкими опущенными полями. Это было третье сословие, депутаты от общин со всей страны, среди них триста семьдесят четыре юриста. За этими лицами шли принцы, самым заметным из которых был герцог Орлеанский, ставший уже хорошо известным народу как его друг. Какой контраст с этими мужчинами в черном составляли дворяне — в кружевах и золоте, с развевающимися громадными перьями на шляпах. Шли кардиналы и епископы в сутанах и фиолетовых мантиях — величественное зрелище. Поэтому не было ничего удивительного в том, что люди ожидали часами, чтобы только увидеть процессию. В ней были лица, чьи имена будут тревожить меня через несколько лет: Мирабо и Робеспьер, а также кардинал де Роган.
За ними следовала моя карета. Я сидела очень спокойно и не смотрела ни вправо, ни влево. Я ощущала враждебное молчание. Временами до меня доносился ропот: «Австриячка!» «Мадам Дефицит», «Сегодня она не надела колье». Затем кто-то закричал: «Да здравствует Орлеан!». Я знала, что это означает. Да здравствует мой враг. Они приветствовали его, когда мимо проезжала я.
Я старалась не думать о них. Я должна улыбаться. Я должна помнить, что мой маленький сын будет смотреть на эту процессию с веранды над конюшнями, куда я приказала его принести.
Я думала о нем, а не об этих людях, ясно показавших, что они ненавидят меня. Я сказала себе: «Почему я должна обращать на них внимание? Пусть только он вырастет здоровым и сильным, и я больше ни о чем не буду тревожиться».
Я слышала крики толпы, которая приветствовала моего мужа, когда проезжала его карета. Люди не испытывали к нему ненависти. Это я была чужестранкой, от которой исходили все их беды. Они выбрали меня козлом отпущения.
И как же я была рада вернуться в свои апартаменты — тяжелое испытание закончилось.
Я сидела за туалетным столиком перед зеркалом, мои служанки вокруг меня. Я устала, но знала, что не смогу заснуть, когда лягу в кровать. Мадам Кампан поставила на столик четыре восковых свечки, и я наблюдала, как она их зажигает.