Обо всем этом и думала Лукреция, лежа в кровати.
В комнату вошел ее муж и встал около постели. Потом он сделал знак женщине, сидевшей рядом и трудившейся над новым платьем для Лукреции.
Лукреция внимательно разглядывала мужа из-под опущенных век. Он казался меньше, совсем непривлекательным и гораздо менее значительным здесь, в Перуджо, чем в Пезаро. Там она смотрела на него как на своего мужа и, оставаясь Лукрецией, была согласна удовольствоваться тем, что дала ей судьба; она сделала все, чтобы полюбить его. Правда, она не находила в нем страстного, приносящего ей удовлетворение любовника. В ней проснулось желание, и она постоянно чувствовала неудовлетворенность.
Здесь, в Перуджо, она смотрела на него глазами своего брата и своего отца; теперь она видела совершенно другого человека.
— Значит, — громко сказал он, — я должен уехать, оставив тебя здесь.
— Разве это так? — медленно проговорила она, стараясь не показать ему, что в душе немного рада этому.
— Ты об этом прекрасно знаешь! — взорвался он. — Вполне вероятно, что именно ты попросила избавить себя от моего присутствия.
— Я? Джованни! Но ведь ты мой муж. Он приблизился к ней и грубо схватил ее за руку.
— Помни об этом, — сказал он.
— Как я могу забыть это?
— Очень просто, потому что ты остаешься со своей семьей.
— Ну что ты, Джованни. Мы постоянно говорим о тебе.
— Говорите о том, как можно от меня избавиться, а?
— Почему мы должны хотеть этого? Он заставил себя рассмеяться.
— Какие великолепные браслеты ты носишь! Откуда они у тебя? Можешь не отвечать, я могу догадаться — это подарок святого отца. Какие дорогие подарки преподносит отец своей дочери! Он никогда не дарил ничего лучшего мадонне Джулии даже в самый пик своей страсти. Что же касается твоего брата, то он не менее внимателен. Я бы даже сказал, он соперничает с твоим отцом.
Она опустила глаза, коснулась длинными тонкими пальцами дорогих украшений и начала играть браслетами на руках.
Она вспомнила, как отец надел их ей на запястья, помнила торжественные поцелуи, слова любви.
— Я мешаю им здесь, — кричал Джованни. — Я для них обуза. Я ничтожество. Разве я не твой муж?
— Умоляю тебя, Джованни, не устраивай сцен, — сказала Лукреция. — Мой брат может услышать твои слова.
Она взглянула на него и увидела гнев, тут же сменившийся выражением страха в его глазах. Она знала, что со многими происходило подобное при упоминании имени Чезаре.
Его сжатые в кулаки руки опустились. Он бросил последний взгляд на прекрасную и такую соблазнительную девушку, лежащую на кровати, потом повернулся и вышел из комнаты.