– Мы пойдем с тобой на пароход, Мэри, – сказала монахиня, сидящая рядом, когда повозка остановилась у входа в док.
Мэри покачала головой:
– Не беспокойтесь обо мне, сестра. Поезжайте к дантисту и удалите этот ваш зуб. Вы сразу почувствуете себя лучше.
– Но мать-настоятельница сказала…
– У матери-настоятельницы зубы не болят. Да и в любом случае ни в чьей помощи я не нуждаюсь. Я серьезно, честное слово. Я сама со всем прекрасно справлюсь.
– Ты уверена?
– Да, сестра, совершенно уверена. – Руки Мэри уже тянули Лямки, которые удерживали ее багаж позади повозки. Багажа было немного – один ковровый саквояж, в котором находились ее школьная форма, выпускное платье и предметы туалета. И ее шкатулка. – Видите, я сама легко могу их унести. – Лямки были уже расстегнуты, багаж в руках Мэри, а сама она – на земле возле повозки. – Прощайте, сестры! – Она повернулась к украшенному флагами входу на пассажирский причал.
– Господь да пребудет с тобой, Мэри! – крикнули монахини ей вслед. Она обернулась и улыбнулась через плечо.
«Да она же прехорошенькая», – подумала одна из сестер. Как правило, эпитет «прехорошенькая» редко связывался с Мэри Макалистер. Да, она была миловидна, всегда опрятна, ее темно-каштановые волосы аккуратно заплетены в косу и уложены в узел на затылке, ногти чисты и подстрижены. Но она была невысока ростом, и слово «крепкое» больше подходило для описания ее телосложения, нежели «хрупкое», несмотря на то, что она была очень стройна. Линиями тела она более напоминала мальчишку. Самой приметной ее чертой был яркий румянец на щеках. В то время, когда идеалом считалась необычайно белая кожа, здоровый цвет лица Мэри воспринимался как недостаток. Если бы не это, ее глаза могли бы казаться прекрасными. Они были большие, круглые, светло-карие – цвета хорошего хереса. Но глядя на нее, люди замечали только удивительно красные щеки. «Странно, – подумала монахиня, – сегодня щеки ее не кажутся слишком румяными. Их цвет удивительно подходит к ее счастливой улыбке. Я тоже смогу улыбаться, когда вырвут этот зуб и боль исчезнет». Она махнула кучеру – поезжай.
Мэри быстро прошла через ворота, а затем резко остановилась в изумлении.
«Я никогда не видела такого оживления», – подумала она. На всей огромной пристани кипела бурная деятельность. Кабриолеты и экипажи сталкивались, когда пути их пересекались, возницы кричали, споря за место возле каменных ступенек, по которым, возможно, будут сходить пассажиры. На одни тележки и повозки грузили ящики и бочки, с других сгружали. Играли три оркестра, а один из пароходов заглушал всю музыку своей пронзительной сиреной. Рядом с музыкантами, а то и между ними прыгали и плясали дети, девушки, юноши. Мэри неотрывно смотрела на них, ноги ее сами собой чуть заметно двигались – ей хотелось присоединиться к танцующим. Она с изумлением глядела на колонны чернокожих, которые несли груз на пароходы, кидали огромные тяжести на повозки или разгружали их. Она никогда раньше не видела черных и была одновременно очарована и смущена. Воспитатели ее были страстными аболиционистами, и она не могла понять, отчего эти люди поют и смеются. Мэри взглядом искала на них цепи и кандалы, но ничего подобного не увидела. Потом она обратила внимание на белого, сидящего на лошади возле грузовых повозок. В руке у него был свернутый кнут. Мэри вздрогнула и отвернулась.