– Чего ты не можешь? – Антонина поднялась со стула и, шагнув, грозно нависла над Настей всеми своими ста восьмьюдесятью пятью сантиметрами.
Настя витальную угрозу проигнорировала, и даже не повернула головы в сторону приятельницы. Вместо этого она облокотилась об тахту, подперев обеими ладонями смешно сплющившееся при этом лицо, и попыталась объяснить:
– Мне двадцать семь лет. Я хочу ребенка родить. Это плохо, что ли?
– Ребенок – это нормально, – признала Антонина. – Но почему это твой ребенок будет моим братом?
– Ну потому-у… – протяжно промычала Настя, по-видимому утратившая дар членораздельной речи от сложности темы.
– Так. Давай конкретно, – предложила Антонина и снова присела на стул, на этот раз повернув его спинкой вперед и оседлав. Сейчас ей хотелось создать между собой и малохольным дизайнером хотя бы такую преграду. Бессильно распластавшееся на тахте Настино тело вызывало в душе Антонины какие-то странные, мало управляемые эмоции и желания. И эти эмоции Антонине категорически не нравились. – Что происходит? У тебя что, роман с моим отцом?
– Обязательно тебе надо все назва-ать, – откликнулась Настя. – Заче-ем? Что вам всем в словах, я не понимаю. Вот дядя Израэ-эль говорит, что в каждом камне спрятана целая поэма природы, и ювелир ее оттуда достает своими руками, чтобы другие тоже могли ее увидеть и прочесть. Руками. Это я понима-аю… Хочешь, я тебе покажу?
Настя перекатилась по кровати и вытащила откуда-то (Антонине показалось, что из-под подушки) целую пачку листов. Среди них были белые, голубые, розовые и даже зеленые. На всех рисунках без исключения был изображен Олег. Часто, составляя ему компанию, откуда-то из переплетения плюща выглядывал пухлый младенец. На некоторых листах можно было видеть и девушку, отдаленно похожую на саму Настю. Несходство заключалось в том, что нарисованная, вся обвитая какими-то листьями и ветвями Настя излучала первобытную вакхическую радость, почти полностью преображающую ее незначительные изначально и еще смазанные нетренированностью интеллекта черты. При взгляде на некоторые листы вполне взрослая Антонина мучительно краснела.
– У? – спросила Настя, поднимая на Антонину взгляд и тяжелые веки, как поднимают с пола упавшую книгу.
– Что все это значит? – обвинительным, визгливым тоном начала Антонина. – Ты что же себе думаешь?! Ты думаешь, что вот так вот можешь…
– У-у, – сказала Настя. – А почему нет?
– Настька! Ты когда-нибудь о ком-нибудь кроме себя думаешь?!
– Да. Вот о тебе думаю. Я потому и спросила: ты кого хочешь, братика или сестричку? Мне-то самой все равно.