– Моя сестра, Маргарита.
Девушка улыбнулась, робко и доверчиво.
– Вам не скучно жить в глуши, госпожа? Вы могли бы блистать среди благородных девиц столицы.
– Мне хорошо здесь, с братом. Эти тенистые леса так прекрасны, а в холмах растет земляника. У меня даже есть ручная лань.
– Маргарита охотно подбирает всяких зверюшек, – откликнулся Мартин. – В том числе двуногих. Вы видели ее карлика? Впрочем, нет. Вы, друг мой, только что приехали… Сестра подобрала нищего урода, сколько лет ему – знает разве что Бог на небе или дьявол в преисподней, но на вид он мальчишка мальчишкой. Теперь этот бродяжка бегает за нею, как собака.
Лицо Шарфенберга злобно дернулось.
– Он добрый и преданный. Разве это плохо? – отпарировала девушка.
Мартин не нашелся, что ответить, и разговор за столом переменился.
Фон Фирхоф охотно рассказывал о богословских диспутах столицы, исподтишка наблюдая за хозяином. Мартин то шутил, то внезапно умолкал, пристально уставившись на огонь свечи. В богословии он явно не разбирался, но, кажется, был рад, что с него сняли необходимость поддерживать беседу. Оживился Шарфенберг только единожды – когда вспомнили о походах Гизельгера Великого. В кое-каких кампаниях Мартин участвовал собственным мечом – он принялся увлеченно живописать подробности «альвисианской» войны. Маргарите Шарфенберг сделалось дурно. Мартин, по-видимому, остался доволен произведенным эффектом – он смеялся как сумасшедший. Его сестра вскоре ушла, сославшись на усталость. Мартин снова не возражал, после ухода Маргариты он отбросил мрачный вид и красочно изложил Фирхофу собственную историю.
Хозяином здешних земель Мартин сделался, унаследовав кузену. Прежний владелец, Элеран фон Шарфенберг, погиб в смуте мятежа вокруг престолонаследия, зарезанный собственной невестой. Владения этой прославленной дамы, прозванные сервами Мартина «Проклятый замок чокнутой Виттенштайн», лежали неподалеку. Фон Фирхофу показалось, что Мартин не больно-то скорбел о кончине кузена. Горели свечи, слуги исправно пополняли кубки.
* * *
После ужина слуга с факелом проводил наполовину трезвого Людвига по узкому коридору. Этот лаз устроили прямо внутри толстенной стены. И гость, и слуга едва ли не обдирали макушки о кирпич низкого потолка. Хайни Ладера не было – он устроился в людской, вместе с прислугой Шарфенбергов.
Фон Фирхоф устал. Сказывался день, проведенный в седле, нежданная попойка, темная магия этих мест. Странный человек этот молодой Шарфенберг… Как будто болен или находится под гнетом страха. Впрочем, дуновение безумия не так уж редко касается старинных родов. По комнате разгуливал сквозняк. Людвиг задул свечу, задернул полог кровати. Шум в доме утих. Толстые стены скрадывали голоса людей, шаги слуг, потом утихли и эти слабые звуки. Сознание колебалось на грани сна и бодрствования, то проваливаясь в забытье, то вновь ощущая пространство комнаты. Через час, убедившись, что заснуть не удастся, Людвиг встал, отдернул полог, оделся и спустился во двор. Равнодушный караульный не препятствовал человеку, желающему покинуть замок. Лицо его мятым пергаментом желтело в темноте. Фон Фирхоф шагнул в мягкую, свежую темноту весенней ночи и побрел в сторону холмов. Облака скрыли луну, тропинка огибала замшелые камни и кусты можжевельника. Башмаки намокли от росы. Постепенно все выше поднималась стена холмов, пока почти не скрыла темно-лиловое ночное небо. Почва под ногами становилась все более влажной, впереди журчал ручей. На берегу ручья темнел холмик, похожий на спящую собаку или на груду лохмотьев, сброшенную нищим, ни с того ни с сего вдруг решившим окунуться в ледяную воду. В очертаниях холмика было что-то знакомое. Богослов наклонился, откинул край бурого тряпья. Прямо в зрачки человека смотрели желтые, пронзительные глаза волка.