Дайгал смущенно буркнул протянувшему ему руку фон Фирхофу:
– Вот так всегда. Я дерусь и получаю полновесные удары, а слава достается знатным персонам.
– Друзья мои, как вам удалось найти записку? Честно говоря, я не ожидал, что она сохранилась.
Дайгал отвел глаза в сторону. Алиенора покраснела до корней рыжих волос.
– Оно не сохранилось. Мы действительно нашли клочок кожи, но вода смыла тушь. Написанное сохранилось лишь в нашей памяти.
– Что?!
– Тише, тише, фон Фирхоф, не так громко. Кто-нибудь в Империи знает почерк писца Саргана?
– Не думаю. Теперь уже и не узнает.
– И мы так думаем. Так какая разница, чья рука переписала письмо, если написанное в нем – сущая правда!
О подножие скалы, на которой поставлен замок Лангерташ, бьются волны – зеленое живое стекло. Пронзительно кричат чайки на песчаной полосе берега. Возле узкого окна-бойницы в деревянном кресле сидит император. Великий и справедливый император Гаген I. Располневший тридцатилетний мужчина с мягким, несколько обрюзгшим лицом и длинными каштановыми волосами. Перед ним стоит человек – холодные серые глаза, впалые щеки, поношенное, не подобающее придворному платье черного цвета. Ни монах, ни рыцарь. Даже на степенного ученого не похож – слишком уж потрепан.
– Как ты себя чувствуешь, Людвиг? Не надо стоять. Сядь, возьми себе второе кресло. Чем я могу наградить тебя, любезный друг?
– Спасибо, государь, я уже получил свою награду.
Что это? Ирония? Облачко гнева на секунду набегает на белый лоб императора и тут же исчезает.
– Я знаю, Людвиг, с тобою поступили несправедливо. Это был заговор. Не только против тебя, против меня самого! Виновные уже наказаны, забудь о них. Но ты должен понять – бывают непреодолимые обстоятельства. У Империи много врагов, они теперь сильны как никогда – внутри и вне ее границ. Все дела государства на мне. Мне очень тяжело, Людвиг. Поверь мне, очень.
– Поэтому вы, ваше величество, решили принести в жертву меня, своего слугу, чья ноша, разумеется, неизмеримо легче?
– Я не приносил тебя в жертву! Я был уверен в твоей виновности. Я считал, что поступаю справедливо, по закону и совести – и закон, и совесть повелевают карать предателей. Теперь я узнал правду. Ты устал и отягощен ненавистью, друг мой. Отдохни, вернись в свой дом, будь там сколько хочешь, потом возвращайся ко мне. А до этого – прими достойную награду.
– Так вы, государь, собираетесь теперь наградить меня за то, за что недавно собирались повесить?
Император с досадой махнул рукой.
– Остановись, Людвиг. Не продолжай нашей ссоры! Здесь мы одни, это одиночество дает бесценное право – быть откровенным. Разве ты сам никогда не совершал поступков, о которых потом приходится горько сожалеть? Смотри же, я, твой император, прошу у тебя прощения. Прости меня, Людвиг.