— Да, высок, строен, широк в плечах, по всему видать, очень силен. И… хоть мне и зазорно говорить о том, но мне кажется, он не знает отказа у женщин.
— Что же, так красив?
— Красив, — с невольной грустью вздохнул монах. — Русые кудри, темные брови вразлет, нос прямой, ровный, глаза пылают отвагой.
— Ты столь ясно запомнил его?
— Святой отец, Господь наградил меня даром рисовальщика. Пять дней в неделю я тружусь над образками. Увидев же сего доблестного воителя, я воочию узрел, каков должен быть святой Георгий, Великомученик и Победоносец!
— Ну да, — вздохнул отец Гервасий, сгреб все монеты, кроме одной, со столешницы и протянул их иконописцу. — Господь милосердный награждает прозрением достойных. Ступай, брат мой, к отцу казначею, а эту монету я пока оставлю себе.
Дождавшись, когда закроется дверь за умиротворенным богомазом, отец Гервасий резко помрачнел и достал из-под открытого требника монету, в точности сходную с той, что лежала перед ним на столешнице.
— Значит, рыбари и свечники сказали правду. Он не утонул и движется сюда.
* * *
Архонт Херсонеса, дука Готии Григорий Гаврас в эту ночь и не думал спать. Он метался из угла в угол дворцовой залы, не замечая, что большинство свечей уже погасли и с каждой минутой в помещении становится все темней. Ему, сыну грозного воителя и великомученика Федора, прозванного Стратилатом, сегодняшний день представлялся едва ли не самым тяжелым и решающим днем его жизненных испытаний.
Судьба, точно насмехаясь, обратила во зло и прах все то, чем он дорожил, что многим казалось счастливым жребием. Его отец, наследник богатого и знатного рода Гаврасов, происходил из Халдийской фемы. С юношества он снискал заслуженную славу непобедимого воина, а затем и полководца. Опасаясь его популярности, коварный родитель нынешнего императора послал будущего святого сражаться с персами в Трапезунт. И грозные враги очень скоро начали слагать легенды о благородном, но весьма опасном противнике Федоре Гаврасе. Сам же он в это время продолжал биться насмерть, будто не замечая, что василевс оказывает все меньше помощи герою, а потом и вовсе оставляет его наедине с врагом.
Молодому Григорию Гаврасу довелось видеть оборотную сторону этих событий. В дни, когда его отец сражался на восточных рубежах империи, будущий правитель Херсонеса жил почетным заложником при императорском дворе. Его попытки бежать из Константинова града туда, где едва ли не каждый день вспыхивали бои, пресекались жестко и безапелляционно. Алексей Комнин почитал глупостью верить в преданность собственной знати. Когда же речь шла о Федоре Стратилате, то и подавно. Могущество дуки Трапезунта росло столь быстро, что, по мнению императора, его следовало крепко держать за горло, дабы он и подумать не смел о создании собственного царства.