Лицо отмщенья и возмездий,
Глава отрублена ножами, —
вдруг продекламировал Лис. — Блин горелый, все-таки Хлебников будто что-то знал.
— Я повинуюсь, — между тем, отставая, склонил голову королевский советник. — Все будет, как вы прикажете, мой государь.
— Мой герцог! — Йоган Гринрой распахнул двери залы и, разбросав руки, точно для объятия, появился перед Конрадом Швабским.
— Ты?..
Рыцарь Надкушенного Яблока огляделся, затем задумчиво ощупал себя и заявил:
— С утра был я. Я упросил не сообщать обо мне. Ибо после столь долгой разлуки это могло омрачить нашу встречу. Неужто вы мне не рады?
— Раз ты здесь, то, полагаю, и она тут?
— Насколько я понимаю, вы имеете в виду императрицу? — Лицо Гринроя приняло задумчивое выражение.
— Да, проклятие!
— Она здесь.
Конрад бросился в соседнюю комнату и остолбенел на пороге. Пред ним, сияя голубыми, чистыми, как небо Адриатики, глазами, неземным видением, скромно потупившись, стояла Никотея. От неожиданности Конрад не нашелся, что сказать, поклонился, заскочил обратно в комнату и прикрыл дверь.
— Это кто? — почему-то шепотом спросил он.
— Мне представлялось, что я уже сказал. Это — императрица.
— Ты, что же, наглец, дурачить меня вздумал?
— Ну что вы, ваше совершенство, в этом никому не дано преуспеть!
— Где императрица?
— Если вы имеете в виду Матильду, дочь покойного короля Генриха Боклерка, то, насколько мне ведомо, она не так давно обручилась с князем рутенов с непроизносимым именем. Сей князь взошел на английский престол, и отныне его величают Гарольдом III. В связи с этим она перестала быть императрицей.
То же прекрасное видение, что с таким нетерпением ждет вас по ту сторону двери, — племянница василевса Иоанна Комнина. И можете мне поверить, нигде не найти вам девицы более достойной известного вам титула. А посему я, как верный слуга, исключительно заботясь о благе господина, привез вам не бывшую государыню, но императрицу будущую.
Конрад Швабский поглядел на ухмыляющуюся физиономию «преданного слуги», затем вызвал в памяти ангельский лик племянницы императора ромеев.
— Ступай.
— Но… мой господин, я поизносился и поиздержался в пути, свершая немыслимые подвиги в вашу честь.
— Ступай! — с нажимом повторил герцог.
— Нет, конечно, я, как рыцарь, готов с терпением и гордостью сносить все удары судьбы. Но, быть может, вы скажете, что отвечать тем злоязыким негодяям, которые, увидев меня, осмелятся называть моего доброго господина скрягой, а то и попросту нищим, которому, ясное дело, недоступна добродетель щедрости…
— Ступай, Гринрой, я не желаю тебя видеть! — уже борясь с приступом хохота, закричал Конрад Швабский. — И придешь утром. За наградой.