Опустившись на колени, Джини попыталась определить их на ощупь. Жестяной подсвечник без свечи, спичечный коробок… Какой-то сверток. Она задумчиво вертела его в руках. Сверток оказался жестким и плоским – скорее всего конверт для пересылки ценных бумаг, которые нельзя сгибать. Размеры – примерно тридцать сантиметров на двадцать. Конверт был открыт. Ее пальцы чувствовали аккуратный надрез, сделанный, по всей видимости, острым ножом.
Джини поднесла находку поближе к единственному источнику скудного света – дыре, сквозь которую можно было видеть небо. На конверте было что-то написано, но что именно, разобрать ей не удалось. Девушку снова начала бить нервная дрожь. Она со страхом прислушивалась к гнетущей тишине. Между тем в конверте что-то было, и это что-то было жестким и гладким.
Джини еще раз ощупала половицы, даже залезла под спальный мешок, но ничего там не нашла. Сжав конверт одеревеневшими пальцами, она направилась к лестнице.
Внизу, при свете, дышалось спокойнее. Торопись, Джини, торопись… Она читала адрес на конверте – типичный шрифт компьютерного принтера: «Джеймсу Макмаллену через доктора Энтони Ноулза, колледж Крайст-Черч, Оксфорд». Марки не было, значит, скорее всего доставил посыльный.
Внутри оказались фотоснимки, прикрытые толстой белой бумагой. Увидев, что напечатано на самой бумаге, Джини не удержалась от возгласа удивления. В качестве отправителя значился отец Джона Хоторна. Послание было кратким. Столь же лаконично была выражена и основная мысль.
«Мистер Макмаллен, – гласила записка. – В последнее время вы выдвигаете весьма неразумные обвинения, касающиеся блондинок. Полагаю, что вам следует знать истину. Эти фотографии были сделаны на протяжении последних трех месяцев истекшего года. Снимки относятся к каждому третьему воскресенью каждого из этих месяцев. Всего хорошего, мистер Макмаллен. Позволю себе выразить уверенность, что вы никогда больше не побеспокоите эту семью».
Джини еще раз удивленно охнула, в замешательстве уставившись на текст. «Выходит, я заблуждалась, а Хоторн лгал», – подумала она. Джини никак не решалась взглянуть, что же скрыто под белой бумагой, но в конце концов все-таки сняла с фотографий бумажный покров. В душе ее шевелилось гадливое предчувствие, и она была готова увидеть все что угодно. Но только не это. Жизненный опыт Джини не включал знакомства с «крутой» порнографией. Увидев три снимка – за октябрь, ноябрь и декабрь, она беспомощно вскрикнула – в который уже раз за вечер – и уронила их на пол.
Наклонившись, она подняла снимки один за другим – месяц за месяцем. Все три были черно-белыми. На всех трех фигурировала женщина, затянутая в черный корсет, из которого почти целиком вываливались груди. На ней были черные перчатки, черные чулки и черные туфли на острых, как кинжалы, каблуках – излюбленная обувь особ, занимающихся весьма специфическим бизнесом. На каждом из снимков женщина стояла на коленях перед мужчиной. Все мужчины были разными, однако кое-что их все же объединяло: во-первых, молодой возраст – около двадцати лет или чуть за двадцать – и, во-вторых, белокурые волосы. Ни один из них не был известен Джини. У каждого руки были стянуты за спиной наручниками. На каждом была рабочая одежда: засаленные джинсы или комбинезон. Каждый отличался крепким телосложением, выдававшим привычку к ручному труду. У одного на лице явственно были видны царапины. «Ноябрьский» скинул рубашку, обнажив литые бицепсы, покрытые татуировкой. И у каждого из расстегнутой ширинки торчал возбужденный пенис.