— Лучше так и сделаем.
Глубоко вздохнув, Эшфорд пустился в обсуждение своих затруднений, не теряя времени на частности и не отвлекаясь.
— Я был решителен с рождения, отличался ясностью ума и не сворачивал с пути, с тех пор, как научился ползать. Так почему, черт возьми, я должен спасовать теперь?
— Потому что теперь ты влюблен, — ответил Пирс, столь же честный и прямолинейный, как его сын. Эшфорд кивнул и вздохнул с облегчением:
— Это я знаю и сам. Но все прочее вдруг изменилось и пришло в хаотическое состояние.
— Повторяю: все дело в том, что ты влюблен. — Пирс встал, налил два бокала бренди, один из которых протянул Эшфорду. Занятый вроде бы только напитком, задумчиво помешивая его в бокале, он говорил: — Мое дело, разумеется, занимает большое место в моей жизни, Эшфорд. Но ты, твои братья и сестры и, конечно, в первую очередь твоя дорогая мать, моя бесценная жена, — это вся моя жизнь. Я все еще живо помню момент, когда я осознал это, и чувства эти органично вошли в мою кровь и плоть навсегда.
Пирс поднял голову и проникновенно посмотрел на сына.
— Это случилось тогда, когда твоя мать приложила мою ладонь к своему животу и сказала, что я стану отцом. Незабываемый момент… Это случилось следом за самой ужасной ночью в моей жизни: ночью твоя мать привезла меня домой после ограбления с пулей, засевшей в плече. Потом она забрала у меня оловянную кружку с деньгами и отвезла по назначению. Ради моего дела она рисковала не только репутацией, но и свободой. Подобно пуле, сразившей меня, вдруг пронзила мысль: еще немного, и я мог бы потерять все — жену, свое будущее и жизнь, которая только зарождалась и о которой должен я был заботиться не меньше, чем о своем деле.
Пирс тяжело сглотнул слюну, взволнованный своими воспоминаниями.
— Знаешь, Эшфорд, в ту ночь я впервые понял, что человек, который любит удивительную женщину и любим ею, имеет приоритет перед неким анонимным рыцарем, взявшимся устанавливать равенство и добиваться справедливости, защищая угнетенных и нуждающихся. И тогда я принял решение — ни разу за все эти годы я не пожалел о нем. Никогда…
Эшфорд, глотая обжигающий напиток, впитывал слова отца.
— Понимаю, та ночь стала для тебя поворотным моментом. Но перед этим… я даже не представляю себе, как ты совсем этим справлялся? Рвался на части?
— Да, с той самой минуты, как встретил твою мать. Я очень страдал. До того, как она вошла в мою жизнь, мною руководили гнев, чувство мести и боль от незаживающих душевных ран. Дафни придала новый смысл моей жизни. Я и не подозревал, что это возможно — заботиться не обо всех, а об одной, о единственной женщине, которая нуждалась во мне, любила меня и кому я отвечал самой нежной любовью. Возник конфликт: моя собственная жизнь — против жизни, которую я обязан посвятить другим. Нечто похожее испытываешь и ты…