— Уверен, у нее даже в мыслях не было, что ты будешь разгуливать по Парижу с незнакомыми мужчинами.
— Ты… не показался мне таким… чужим, — ответила Вада.
— Ты увиливаешь от разговора и сама прекрасно это понимаешь, — строго сказал Пьер. — Как можно было так опрометчиво поступить и согласиться пообедать с человеком, которого совсем не знаешь, а потом еще пойти в его студию?
Вада собралась с мыслями и сказала:
— Я не думала, что художники спят в своих студиях… Я думала, что они там только… работают.
— Все это, однако, не объясняет, почему ты приняла приглашение не только от меня, но и от маркиза, — с гневом произнес Пьер.
— Возможно, потому, что для меня это была единственная возможность, пока я свободна, делать то, что хочу, поскольку рядом нет мисс Спарлинг.
Пьер молчал, и Вада робко добавила:
— Я думала, что это… как бы приключение.
— Ничего себе приключение! — воскликнул Пьер. — Меня в дрожь бросает от одной только мысли, в какой беде ты могла оказаться.
— Да, я была в опасности… но ты спас меня!
— Только благодаря счастливому стечению обстоятельств, а это бывает один раз из миллиона случаев.
Вада подумала, что Пьер говорит с ней слишком сурово, и сказала, чтобы отвлечь его мысли от ее необдуманных поступков:
— Кстати, ты тоже выдал себя не за того, кем являешься на самом деле, и пытался выудить у меня сведения о мисс Хольц вовсе не для газеты. Разве не так?
— Да, ты права, меня это интересовало не для очерка. Брат мне написал о предполагаемом браке, раньше он о нем и не подозревал. В письме Давид сообщил, что его невеста ненадолго приехала в Париж и остановилась в отеле «Мерис».
— И ты, конечно, решил посмотреть, что я из себя представляю?
— В отеле мне сказали, что мисс Хольц не прибыла, зато я встретил ее компаньонку — очень молоденькую и, к своему удивлению, очень хорошенькую, но крайне своенравную юную особу.
Вада произнесла что-то невнятное, затем заметила:
— Но ты тоже представился французом!
— Вообще-то я французом не представлялся, — ответил Пьер. — Я тебе уже говорил, что нам предстоит еще многое узнать друг о друге. Меня действительно называют Вальмоном.
Вада внимательно слушала Пьера, и он продолжал:
— Так звали моего крестного отца — герцога де Вальмона. Именно он первым зародил во мне интерес к французскому искусству. В школьные каникулы я часто ездил во Францию и потом, вместо того чтобы учиться в Оксфорде, как мой брат Давид, отправился в Сорбонну.
— В парижский университет, то есть, — пробормотала Вала как бы для себя.
— Там я проучился три года, — продолжал Пьер, — и все свободное время проводил со своим крестным отцом. Его французский стал для меня вторым родным языком, в своих взглядах, привычках и вкусах я стал истинным французом.