— Да нет же! Пойми ты… — В голосе монаха послышалось страдание.
— Да понял уже, отче. Харальд перекреститься толком не умел, но насаждал христианство, и ему простилось все.
— Не простилось! Пред Высшим Судией он за все ответ держал.
— Это еще хуже. — Мишка чуть не проговорился, что навидался такого в прошлой жизни предостаточно. — Сделал для нас грязную работу? Ну и пошел вон, мы тебя не знаем.
— Не смей так говорить! И думать так не смей! Да, он исполнял приказ, но творить зверства ему никто не приказывал!
Отец Михаил заметно разволновался, на щеках выступил нездоровый румянец, одной рукой он, сам того не замечая комкал край одеяла. Следовало бы, наверно, его поберечь, но Мишка уже завелся и был безжалостен.
— Однако плодами этих зверств воспользовались. И пользуемся до сих пор. Или те, кто приказывал, не знали: во что это выльется? Знали. Ты сам сказал, что люди были специально подобраны необузданные.
Знаешь, отче, есть в землях Германцев такой город Нюрнберг. Так вот, там был суд. Судили злодеев, проливших реки крови, творивших страшные зверства. А те оправдывались тем, что, мол, выполняли приказ. И суд решил: выполнение преступного приказа есть преступление. Так же, как и отдание такого приказа. Казнили всех: и тех, кто приказывал, и тех, кто исполнял.
— …Мудро приговорили.
— Значит, за дела Харальда должен был нести ответ Ярослав Мудрый. И святые отцы, которые те деяния благословили.
— Значит, вы должны уйти из Ратного и вернуть эти земли язычникам!
«Ну да! Разбежались! Дед Корней — не Горбачев, Погорынье — не Прибалтика. Он тебе так уйдет — внукам рассказывать будешь, если выживешь, конечно. А я-то чего правозащитником заделался? Прямо тебе сталинские репрессии разоблачаю. Да, но отвечать-то что-то надо?»
— Что молчишь? — Отец Михаил попытался заглянуть Мишке в глаза. — Не так?
— Это невозможно…
— Невозможно? А судить дела столетней давности, пользуясь их плодами, возможно?
— Отче…
— Нет, слушай! Сидишь на земле отвоеванной предками, пользуешься ее богатствами, продолжаешь дела их (пусть, по-другому, но продолжаешь) и называешь их преступниками? Да тот старик, что предков славил, в сто раз честнее тебя!
— Отче…
— Молчи! «Не суди, и да не судим будешь». Это для кого сказано? Только для меня? Или для всех? Суд в Нюрнберге… Наслушался на торгу купцов иноземных… Пращуры твои кровь проливали, исполняя свой долг так, как они его понимали, служили Князю Великому и Православной церкви, так, как умели. Что те купцы о них знают? Как ты можешь их судить?
— Но что же…
— Живи достойно сам. Не твори того, что считаешь непотребным, а пращуров благодари за то что живешь на своей земле и в свете Истиной Веры, а не воешь с голоду на гноище и не коснеешь в дикости. Дела же их Высший Суд уже рассудил, не нам его поправлять. «Мертвые сраму не имут». Язычником был князь Святослав Игоревич, но истину изрек великую, и касается она не только павших на поле брани, а всех!