— А как ваш брат относился к роману Эмиаса с Эльзой Грир?
— Мне почему-то непросто ответить на ваш вопрос. Филипа порой нелегко понять. По-моему, он злился на Эмиаса за то, что тот делает из себя дурака из-за этой девицы. И не раз говорил, что ничего из этого не получится и что Эмиасу суждено об этом пожалеть. И в то же время мне кажется — да я в этом и не сомневаюсь, — что он был доволен, видя Кэролайн униженной.
У Пуаро поднялись брови.
— В самом деле?
— Поймите меня правильно, — ответил Блейк. — Я высказываю только свое мнение, не более того. Так вот, мне кажется, что он был этим доволен. Не знаю, испытывал он такое чувство сознательно или бессознательно. У нас с Филипом мало общего, но мы все-таки родные братья и должны понимать друг друга. Обычно братья знают мысли друг друга.
— А после трагедии?
Мередит Блейк покачал головой. Лицо его передернулось судорогой боли.
— Бедняга Фил. Он был искренне потрясен. И долго не мог прийти в себя. Он был очень привязан к Эмиасу. Преклонялся перед его талантом. Мы с Крейлом одного возраста. А Филип на два года моложе и поэтому всегда смотрел на Эмиаса снизу вверх. Да, для него это был настоящий удар. Он был очень зол на Кэролайн.
— И он тоже не испытывал никаких сомнений?
— Ни у кого из нас не было сомнений… — ответил Мередит Блейк.
Наступило молчание. А затем с грустью и раздражением, свойственным человеку безвольному, Блейк сказал:
— Все это забыто… кончено. И вот являетесь вы и начинаете раскапывать все заново…
— Не я. Кэролайн Крейл.
— Кэролайн? — вытаращил глаза Мередит. — Что вы хотите этим сказать?
Не сводя с него взгляда, Пуаро ответил:
— Кэролайн Крейл-младшая.
Лицо Мередита смягчилось.
— Ах да, малышка Карла. Я даже не сразу вас понял.
— Вы решили, что я говорю о самой Кэролайн Крейл? Вы решили, что я говорю о той, кому — как это сказать? — суждено спокойно спать в своей могиле?
— Не нужно, — вздрогнул Мередит Блейк.
— Вам известно, что в последнем в своей жизни письме, адресованном ее дочери, она написала, что невиновна?
Мередит опять вытаращил глаза.
— Кэролайн так написала? — не мог поверить он.
— Да. — Помолчав, Пуаро спросил:
— Вас это удивляет?
— И вас бы удивило, если бы вы видели ее на суде. Бедное, загнанное в угол, беззащитное существо. Она даже не пыталась бороться.
— Капитулировала?
— Нет-нет. Ни в коем случае. Скорей, здесь играло роль сознание того, что она убила человека, которого любила, по крайней мере так мне казалось в ту пору.
— А сейчас вы сомневаетесь?
— Написать такую вещь, да еще когда умираешь…
— Быть может, это была ложь во спасение? — подсказал Пуаро.