— А почему вам так хочется, чтобы я вас написал? — спросил он.
— Хочется, и все, — ответила я.
— Разве это веская причина? — спросил он.
— Да. Я всегда добиваюсь того, чего хочу, — ответила я.
— О, бедное дитя, как же вы еще молоды! — воскликнул он.
— Так вы напишете меня? — настаивала я.
Он взял меня за плечи, повернул к свету и осмотрел с головы до ног. Потом сделал шаг назад. Я стояла молча, в ожидании.
— Порой мне хотелось написать полет красочных австралийских макао, садящихся на купол собора святого Павла. Если я напишу вас на фоне нашего обычного загородного пейзажа, мне кажется, я добьюсь того же результата.
— Так вы согласны? — спросила я.
— Вы одно из когда-либо виденных мною прекраснейших созданий, насыщенных яркими, сочными, экзотическими красками. Я вас напишу!
— Значит, решено, — подытожила я.
— Но я должен предупредить вас, Эльза Грир, — продолжал он, — если я буду вас писать, я, наверное, буду добиваться близости с вами.
— Я на это надеюсь… — отозвалась я.
Я произнесла эти слова твердо и спокойно. И услышала, как у него перехватило дыхание, увидела, как загорелись глаза.
Вот как внезапно все это началось.
Через день-другой мы снова встретились. Он хочет, сказал он, чтобы я приехала к нему в Девоншир — там у него есть такое место, на фоне которого он и собирается меня писать.
— Я женат, вы, наверное, знаете? И очень люблю свою жену.
Я заметила, что, если он очень любит свою жену, значит, она славная женщина.
— Исключительно славная, — сказал он. — По правде говоря, — продолжал он, — она прелестный человек, и я ее обожаю. Поэтому примите это к сведению, милая Эльза, и ведите себя соответственно.
Я сказала, что хорошо его понимаю.
Он начал работу над картиной через неделю. Кэролайн Крейл встретила меня довольно радушно. Я ей не очень понравилась — собственно говоря, почему я должна была ей понравиться? Эмиас вел себя осторожно. Он не сказал мне ни слова, которого не должна была бы услышать его жена, я тоже держалась с ним почтительно и формально. Но мы оба понимали — это лишь видимость.
Спустя десять дней он велел мне возвращаться в Лондон.
— Картина еще не закончена, — сказала я.
— Она толком и не начата, — объяснил он. — Честно говоря, я не могу писать вас, Эльза.
— Почему? — спросила я.
— Вы сами знаете почему, — ответил он. — И поэтому вам придется убраться отсюда. Я не могу сосредоточиться, потому что думаю только о вас.
Мы были в Оружейном саду. Стоял жаркий солнечный день. Пели птицы, и жужжали пчелы. Казалось бы, надо испытывать счастье, когда кругом мир и покой. Но я этого не чувствовала. Было что-то… трагическое в атмосфере. Как будто… как будто то, чему суждено было случиться, отразилось в этом дне.