Утюгов стоял и смотрел на старушку. Из глубоких ран на ее лице сочилась кровь, во взгляде читалась тревога. Пчелкина открыла аптечку и, достав вату, бинт и перекись водорода, принялась промывать раны Василисы Егоровны.
– Отсюда надо бежать. Нам с ними не совладать, – прохрипела старушка.
– Мы тоже решили, что это будет лучшим выходом, – сказала бухгалтерша, – у меня в столице живет взрослая дочь с маленькой внучкой, неужели я их больше никогда не увижу! Я не хочу умирать!
– Но прежде чем уйти, – медленно сказала Марина Яковлевна, – надо, чтобы профессор избавил нас от уродства.
И она решительно повернулась к директору.
– Где кровавый обмылок? – спросила инспекторша.
В ее голосе послышались истерические нотки.
Профессор посмотрел на нее тяжелым взглядом. В глубине его глаз таилась боль.
– У меня его нет, – отрезал он.
– Но он хоть существует? – спросил Коршунов, потирая жабры – они отчаянно болели. Он огляделся. Воды в графине больше не было.
– Нет, не существует, – отрезал Утюгов.
– Но я его видела! – закричала Пчелкина. – Видела!
Вахтерша насмешливо посмотрела на секретаршу.
– Сонечка, – сказала она, – вам-то обмылок зачем? Вы же всю свою красоту потеряете.
– Неважно, – отрезала Софья, повернулась и взглянула на Виктора. – Я люблю этого человека и не хочу, чтобы он умер без воды. А это скоро произойдет, если мы отсюда не выберемся. Витя, извини, что не сказала тебе этого раньше.
Алексей Гришин, безучастно сидевший на диване, открыл глаза.
– Пчелкина, – сказал он. Казалось, Алексей делает над собой усилие, чтобы разговаривать, – а тебя не волновал вопрос, заинтересовался бы тобой Коршунов, увидев твое реальное лицо? Красавицам-то хорошо, они всем нравятся. А толстую, кривую и горбатую – он бы тебя такую любил? Я не уверен.
Соня растерялась.
– Любил бы, – громко сказал Виктор, морщась и тяжело дыша. – Я вообще люблю все натуральное. Кстати, я очень сочувствую тебе, Алексей, ты потерял сегодня свою девушку…
Гришин снова закрыл глаза. Его лицо было бледным.
– Ну ладно, давайте тянуть жребий, – сказала Дрыгайло, – с нашими уродствами разберемся после, тем более что шеф не признается в существовании обмылка. А если мы тут еще задержимся, крысы окончательно обнаглеют, и вырваться будет еще сложнее.
И Зинаида Валериевна взяла в руки коробку из-под торта, в которой лежали сложенные бумажки.
Полковник и Комиссаров ушли. Богдан склонился над Лизой, чувствуя себя так, словно это он, а не она, был убийцей.
– Бедная девочка, совсем ребенок, – пробормотал он. – Как же так получилось? У меня с самого начала были плохие предчувствия.