Был шоу-бизнес, где приходилось делать то, чего не хотелось. Был зал, где он тренировал нескольких хороших ребят. Была, конечно, коммерческая группа – сто пятьдесят баксов с носа, будь они неладны. Зарабатывать-то надо, он привык ни в чем себе не отказывать. Не страдал без денег, но, если за тобой бегает толпа расфуфыренных людишек при деньгах, считая, будто ты владеешь некими секретами, которые можно «купить», и предлагают тебе деньги за тренировки – зачем отказывать? Может, хоть чему-то научатся, хоть меньше по ночным клубам выпендриваться будут. Главной была группа некоммерческая – та, что для души. С ребят он там брал по двести рублей в месяц – или вообще ничего, если те оказывались на мели. Тренировал с удовольствием. Но настоящего удовлетворения все равно не получал. Почему? Никак не мог докричаться до них, до их сути, до их души. Неглупые парни, схватывавшие на лету, они с каждым месяцем становились все более сильными и ловкими бойцами. Но он был недоволен. Они быстро осваивали технику, которую он им преподавал. А он сердился и от их непонимания сбегал на съемки. Он не мог передать им тот маленький огонек, который поселил в нем маленький китаец, наставник чинна Лай из Сучжоу. Тот огонек, о котором он не мог ничего сказать, объяснить, что это, но страстно хотел поделиться с окружающими. Ну хоть с кем-нибудь. Потому что понимал – это важно, это главное.
С Лаем он занимался три года. Чинна – древней китайской борьбой. Да, Лай учил его чинна, а еще искусству владения тонким и широким мечом, тайчи, акупунктуре. Учил жизни и объяснял, как жить в невесомости, жить, когда не на что опереться. Когда нет дома.
А не Лай ли лишил его дома? Нет, он пришел к Лаю уже без дома и даже без своего мира – его мир рухнул с началом проекта приватизации комбината… Какое это имеет значение здесь, по дороге из Эдо в Нагасаки, за тридцать лет до начала сегуната дома Токугава? А ведь тогда у него был дом. И собственный мир. Бизнесмен. До того – инструктор райкома комсомола. Мастер спорта по дзюдо. Кандидат в мастера спорта по фехтованию. Еще подростком он в конце семидесятых начал заниматься карате у самого Ларина. Золотая медаль в школе. Родители – элита. Загранкомандировки в капстраны – ежегодно. Связи какие захочешь. Деньги. А разве бывает, когда денег не хватает? Красивый и умный парень, весь в «фирме» и на собственной машине с восемнадцати лет. Девчонки липли как мухи – он всегда был разборчив, благо было из чего выбирать.
Тогда он был дома. Там ему было хорошо, уютно, все ясно. Рухнул ли этот дом вместе с уходом из процветающего приватизационного бизнеса? Да, стены рухнули тогда, но покинул Басов этот дом еще раньше. Ведь то, что они тогда сделали, не испугало остальных членов команды. Зализали раны (все, кроме одного, у которого была сквозная, навылет, в висок), восполнили убытки и рванули дальше, к новым победам на полях сражений молодого российского капитализма. А он ушел. Не выдержал напряжения? Нет – понял, что играет в иллюзию, что этот мир – не настоящий, не его. Что убивает в нем живое и главное. Понял ли он это, когда схватка достигла пика и перешла в открытую войну без правил? Нет, раньше. На той пьянке, в восемьдесят девятом, в Выборгском комитете комсомола, когда оттолкнул смазливую инструкторшу, прильнувшую к нему в бане, и вышел на свежий воздух. Тогда он впервые понял, что все вокруг – иллюзия. Тогда его дом рухнул, как карточный. Все последующее являлось безуспешными попытками или заново отстроить новый карточный домик, или научиться жить в невесомости. С переменным успехом. А жизнь била наотмашь, то вознося наверх, то бросая вниз, и наконец швырнула сюда, на грязную дорогу Эдо—Нагасаки.