– Без нас, купцов, ни один правитель не справится, – гордо заявил Штайн. – Не посмеют. А вы, дворяне, что велят, то и делать будете. Много вы в последние годы на себя взяли. Вольности третьего сословия урезать вознамерились. Не будет того. Поддержат мои в Думе Тихвинского на единоличное регентство.
– Одумайтесь, – с напором произнес Дашевский. – Сами в петлю лезете.
– Во, – произнес Штайн, показывая графу фигу. Дашевский вскочил, как ошпаренный, и выскочил из комнаты, хлопнув дверью.
– Что же, пойду я, – после непродолжительного молчания произнес Штайн.
– Всего доброго, – попрощался Басов. Однако Штайн, сделав шаг, повернулся к нему.
– Слушай, Басов, – сказал он, борясь с одышкой. – Уважаемый ты человек в Петербурге. Место ныне в Думе от Луги открывается. Хочешь, поддержим тебя? Депутатом станешь.
– Зачем?
– Ну… через Думу деньги тебе большие придут, почет, уважение… – загудел купец.
– Ты же сам сказал, что меня и так уважают.
– За уважение не купишь имения, – хохотнул купец.
– Так и за депутатство тоже, – улыбнулся Басов. – Мне ведь придется вашу партию во всем поддерживать.
– А то, – согласился купец. – Тебя дворяне, особо молодые, слушают. Да и мы в долгу не останемся.
– Скажи, – спросил Басов, – за что меня дворяне уважают?
– Честен ты, – забасил купец. – От придворных интриг далек, в дела чужие не лезешь.
– Ну и останется это все при мне, если я в Думу пойду? – ухмыльнулся Басов.
Купец тяжело вздохнул, глядя в пол, и не ответил.
Петр спустился из Вышгорода по крутой, временами переходящей в лестницу Люхике Ялг, или, по-русски, улице Короткой Ноги, прошел несколько сот метров и оказался на площади Раэкоэ – Ратушной. Можно было, конечно, пользоваться русскими названиями, но Петр предпочитал эстонские. Ему нравились эта страна и эти люди, он с удовольствием занимался, так сказать, эстонизацией Эстляндии.
После объявления месяц назад регентом графа Тихвинского свободного времени у Петра появилось в избытке. Хотя наместник по-прежнему исполнял свои обязанности, а забот не стало меньше, однако барон Оладьин явно умерил прыть в работе.
Высвободившиеся часы Петр с удовольствием проводил у купца Пеери. Эстонец был интересным собеседником. Впрочем, как признался сам себе Петр, не меньше его интересовала и купеческая дочка Анне, на которую он смотрел, не в силах оторвать взгляда. Чувствуя это, Пеери неизменно просил Анне прислуживать им за столом, а иногда и приглашал присесть с мужчинами и поддержать светский разговор.
Однако сегодня, когда Петр вошел в высокий купеческий дом, Анне там не оказалось. Пеери, как всегда, радушно приветствовал гостя, угостил роскошным обедом и развлек разговором обо всякой чепухе. Когда же последняя перемена была убрана и на столе остались только кувшин красного итальянского вина и миска с нежнейшим эстонским сыром, купец откашлялся и произнес: