Вдобавок это не просто подстановка букв. Немецкие разведчики отправляют свои сообщения группами по пять символов. Каждая буква представляет свой порядковый номер в алфавите.
– Как это? – Хемингуэй нахмурился.
– Допустим, буква „к“ означает ноль, – сказал я. – А ноль, в свою очередь – другую букву. Например, „е“.
– Вот как?
– Иными словами, вот эта группа… – я указал на /v-ee-1-b/, – означает одиннадцать тысяч пятьсот семнадцать.
Хемингуэй покачал головой.
– Книг с таким количеством страниц не существует.
– Верно, – ответил я. – Следовательно, это не страничный шифр. Некоторые из групп – фальшивые. Каждая последующая передача использует новую страницу. Как правило, ключевое слово шифра – первое на используемой странице книги.
– Какой книги? – спросил Хемингуэй.
Я пожал плечами.
– Любой. Ее могут менять еженедельно либо помесячно.
Для разных типов сообщений могут использовать разные книги.
Хемингуэй взял блокнот и пролистал его пустые страницы.
– Многих страниц не хватает. Где они?
– Их уничтожают после каждой передачи, – объяснил я. – Чаще всего сжигают.
Хемингуэй посмотрел на труп с таким выражением, как будто собирался допросить мертвеца.
– В его удостоверении записано, что он радист.
– Радист первого класса, – добавил я.
– „Южный крест“, – сказал Хемингуэй, засовывая блокнот в карман рубашки. – Используют ли немецкие агенты этот код для связи с субмаринами?
– Иногда, – ответил я.
– Может ли книга или книги, используемые в качестве ключа, находиться на яхте?
– Вполне, – сказал я. – Кохлер должен был иметь их под рукой для расшифровки. Скорее всего, это обычная, общедоступная книга. Из тех, которые часто встретишь в каюте моряка.
Если в этом деле замешан весь экипаж, Кохлер мог хранить ее даже в радиорубке. – Я посмотрел на тело. Глаза мертвеца начали стекленеть. – А может быть, лейтенант Мальдонадо забрал книгу после того, как совершил убийство.
Хемингуэй повернулся к двери.
– Давай увезем отсюда девку, пока не заявился Мальдонадо с дружками и не прикончил ее.
Мы возвращались на ферму в темноте. Всю дорогу Мария без умолку трещала по-испански. Урчание мощного двигателя „Линкольна“ убаюкивало меня, но я заставил себя размышлять, пытаясь осознать случившееся, и вполуха прислушивался к нервной болтовне девицы и вопросам, которые время от времени задавал Хемингуэй.
Все это казалось мне чем-то вроде мелодрамы. Радист той самой роскошной яхты, которую мы видели рядом с немецкой подлодкой, убит лейтенантом Национальной кубинской полиции с нелепой кличкой. Бешеный жеребец – надо же было такое придумать!