Джон заметил эмоциональное состояние отца, но он подготовился ко всему.
– Я хотел вывезти тебя перекусить куда-нибудь, но, вероятно...
– Сынок, если ты не против, я попросил Джилл заказать нам несколько сандвичей. Думаю, нам лучше поговорить здесь...
Джон быстро согласился:
– Да, я тоже так считаю.
Не повышая голоса, Папа сказал:
– Джилл, сандвичи уже должны быть готовы.
– 0'кей, Джон, – ответила она.
– И еще подай два кафе, хорошо? Один черный, один с сахаром. Будь добра.
– 0'кей.
Папа встал, чтобы закрыть дверь.
– Она очень любознательная женщина. Он вернулся к столу, поудобней устроился в кресле, потер глаза, потом лицо и печально вздохнул.
– Тяжелое выдалось утро. – Он принужденно улыбнулся и посмотрел на Джона, своим видом выказывая готовность выслушать его со всем вниманием. – Но теперь можешь полностью располагать моим временем, сынок.
Джону надо было принять решение: покончить со всем прямо сейчас, простить Папу, забыть все – или все-таки выложить то, что он пришел выложить.
Это надо было сделать. Он скажет все. Все до последнего слова.
– Послушай, Папа, мне нужно сказать тебе кое-что. Я хочу, чтобы ты выслушал меня, потому что тебе нужно услышать это.
Папа поставил локти на стол, подпер сложенными руками подбородок и устремил взгляд на сына. Он приготовился слушать.
Джон мог бы отступить. Отец, и так глубоко подавленный, едва ли нуждался в новых упреках, но Джона переполнял гнев, которому он хотел дать выход, гнев, который он долго копил в душе. Этот гнев придал ему сил и побудил к действию.
– Вчера вечером я видел тебя по телевизору. Несколько раз. События получили очень подробное освещение. Папа кивнул.
– Я видел тебя даже во время моей собственной программы: ты стоял над толпой и громко поносил губернатора, словно какой-то подстрекатель толпы. Потом я видел, как ты ввязался в драку – настоящее бесчинство, угрожавшее здоровью нашего репортера, – и драка продолжалась до тех пор, пока не приехали полицейские и не утащили тебя и твоих друзей с площади. А я должен был сидеть перед тысячами телезрителей и рассказывать... рассказывать о том, каким полным идиотом выставляет себя мой отец. Мой собственный отец!
Папа снова кивнул, опуская глаза.
– Я... не просто чувствую себя неловко. Я уязвлен, я унижен, я оскорблен. Я известный человек в городе, общественный деятель, дорожащий своей репутацией, – и моим злейшим врагом, моим главным противником является мой отец, который, похоже, просто не в состоянии вести себя прилично на людях. Я не знаю точно, сколько работников студии в курсе, что ты мой отец. Исполнительный директор программы знает – и ткнула меня носом в это обстоятельство. Я не удивлюсь, если выяснится, что она намеренно снимала тебя, просто из желания задеть меня побольнее. Кроме того, увидев тебя на экране, я так расстроился, что не мог внимательно прочитать сценарий и стал задавать идиотские вопросы. Я выглядел скованно...