Джон остановился и перевел дух. Он еще не все сказал.
– Режиссеры сделали тебя «гвоздем» программы, ты заметил? Просто героем дня. Таким образом, они дали мне пощечину. Могу представить, какие разговоры ведутся сию минуту в отделе новостей. И если кто-то еще не знал о том, что ты мой отец, то теперь уже наверняка знает. Я не представляю, с чем мне придется столкнуться на работе сегодня вечером.
У Джона хватало гнева для того, чтобы продолжать хоть до самой ночи, но не хватало времени. Он перешел к главному.
– Я не знаю, что ты решил, если вообще решил что-нибудь, но мое мнение совершенно однозначно: с такого рода поведением надо кончать. Сейчас же. Кончать раз и навсегда.
Папа кивнул в третий раз, потом осознал, что наступила пауза, и спросил:
– Я могу ответить?
– У тебя есть право голоса.
В этот момент в дверь постучала Джилл.
– Входите, Джилл.
Джилл тихонько вошла в кабинет по непонятной причинена цыпочках. Она так же тихо поставила поднос с сандвичами и кофе на стол и выскользнула из кабинета, закрыв за собой дверь.
Ни один из мужчин не шевельнулся, чтобы взять сандвичи. Да и аппетита никто сейчас не чувствовал.
– Можно я расскажу тебе, что там произошло на самом деле? – спросил Папа.
– Я видел, что там произошло.
Услышав это заявление, Папа поколебался, подумал несколько мгновений, потом сказал:
– Что ж... позволь мне все-таки рассказать тебе, что там произошло на самом деле.
– Хорошо. Рассказывай. Я слушаю. Папа откинулся на спинку кресла и промокнул глаза носовым платком.
– Сынок... я пошел на этот митинг не потому, что питаю к Хираму Слэйтеру личную неприязнь. Я не враг ему. Я только передаю слова предостережения, которые Господь вложил в мое сердце. Я просто должен был сказать ему это. Папа еще несколько мгновений подумал, а потом признал: – Если я и ошибся в чем-то, так только в том, что говорил общими словами. Вероятно, мне следовало быть более конкретным.
Джон не верил своим ушам.
– Папа, тебе вообще не надо было выступать там с речами! Можешь ты это понять или нет?
– Но как еще мог я предостеречь его?
– Тебе никогда не приходило в голову написать губернатору?
– Я писал. Но получил от него всего лишь формальный ответ, свидетельствующий о том, что он не прочитал ни слова из моего письма. Я страдаю душой за него, сынок. Он измученный человек. Он так глубоко погрузился во тьму, что запутался в собственной лжи, а теперь обманывает и других. Сейчас в душах людей накопилось много боли, и будет еще больше, и ему придется ответить за большую долю этой боли.
Джон понял, что спорить с этим бессмысленно.