— Я нет понимать… — округлила глаза Мария. Джемма улыбнулась.
— Все в порядке, Мария, особенно и понимать-то нечего. Я перееду в студию, только и всего. Знаю, что Агустин придет в бешенство, но по крайней мере я не буду вертеться у всех под ногами.
Несколько секунд Мария глазела на нее в благоговейном ужасе, а потом покачала головой:
— Вы есть сумасшедшая, вот что!
— Точно, Мария, вы правы! — тяжело вздохнув, согласилась Джемма.
— Вы опоздали, а я было решил, что вы уже поняли: я не выношу непунктуальных людей! — возмущенно встретил ее Агустин, когда Джемма появилась на пороге его кабинета.
Она едва удержалась от истерического смеха. Дела идут все хуже и хуже. Нет, они все сумасшедшие, эта семейка де Навас!
Остановившись перед его столом, Джемма сама перешла в наступление:
— Я не хочу писать ваш портрет. Я хочу уехать, но…
— А карьеру продолжить хотите? Так вот, вам нечего будет продолжать: если я захочу — она тут же закончится!
Опять угрозы! У этого человека и его сына, может быть, и есть разногласия, но характерами они похожи как две капли воды. Грубые, жестокие, злобные эгоисты! Она нисколько не сомневалась в их способности полностью разрушить ее карьеру.
Собравшись с силами, Джемма продолжила ровным тоном:
— Вы позволите мне закончить? Я не хочу оставаться, но, поскольку вы не разрешаете мне уехать, я останусь на определенных условиях…
— Не пытайтесь со мной торговаться…
— Что вы, ничего подобного, уверяю вас! Я знаю, чего хочу, и намерена это получить, — тон Джеммы был суровым. — Вы можете угрозами заставить подчиниться свою семью, Агустин, но не меня.
Ее душил горький смех. Она и есть его семья, его родная кровь и именно поэтому выступает против него. Все дело в генах. Какая-то их часть наличествует и в ней.
— Меня сюда пригласили для выполнения определенной работы, и я эту работу выполню, но я не желаю иметь ничего общего на личном уровне ни с одним из вас. Я хочу переехать в студию, работать там, спать там, есть…
— О чем вы, черт возьми, говорите? — резко оборвал ее Агустин. — Что за студия?
Студия была сокровенным капризом Агустина, он соорудил ее для любимой женщины. Ни единая душа не смела приближаться к этому месту. А Фелипе нарушил запрет, и теперь Джемма поняла, зачем он это сделал — не для того, чтобы облегчить ей работу, но чтобы вонзить Агустину нож в спину. На долю секунды она прониклась сочувствием к человеку, который стоял перед ней. Он казался уязвленным и сбитым с толку.
Джемма кивнула в сторону двойных дверей, запертых с тех пор, как она закончила портрет Кристины.