Ты будешь страдать, дорогая (Фокс) - страница 76

— Теперь я знаю, каково это — когда тебя целует Микки Маус! — взвизгнула она в ответ.

Он захохотал, покидая студию, но в этом смехе не было добродушного веселья, он сулил новые наказания, новые пытки, и Джемму передернуло от страха, только это был не тот страх, на который он рассчитывал. Отвращение двигало ею, когда она подняла руку и яростно стерла следы его поцелуя со своих губ.

— Будь моя воля, я написала бы вас без пиджака, с вашими любимыми орхидеями в руках. Уверена, что в этом случае вы чувствовали бы себя свободнее.

Агустин рассмеялся.

— Сомневаюсь, что совет директоров одобрил бы это. А что, я выгляжу напряженным? — Он поправил воротник легкого серого пиджака, как будто это могло избавить его от напряжения.

— Вначале — да, — улыбнулась Джемма, смешивая краски.

— Знаете ли, не так-то это просто. — Он неловко шевельнулся на стуле с прямой спинкой. Положение главы совета директоров требовало именно такого стула.

— Хорошо понимаю вас, — Джемма рассмеялась. — Я как-то позировала в художественной школе, и сидеть в одном положении, не двигаясь, показалось мне самой настоящей мукой. Я вам искренне сочувствую.

Чуть отступив от холста и закусив зубами кисть, она большим пальцем сделала несколько мазков на портрете. Работа продвигалась прекрасно — лучше, чем можно было предполагать. На первом сеансе Агустин де Навас был скован, неестествен, они оба испытывали неудобство. Но теперь, к концу четвертого сеанса, им стало хорошо и спокойно друг с другом.

— Разомните ноги, я пока приготовлю кофе, а после еще полчасика поработаем, если, конечно, вы выдержите.

Агустин поднялся, лениво потянулся, подошел к холсту, как обычно после сеанса, и стал рассматривать портрет, потирая подбородок и время от времени прищуривая темные глаза.

Джемма кипятила воду для кофе на крошечной плитке и бросала на него любопытные взгляды. Реакция людей на собственное изображение на холсте всегда ее интересовала. А реакция Агустина — более, чем чья-либо еще. Он — ее отец. Работа над его портретом странным образом воздействовала на ее чувства. Каждое движение кистью что-то добавляло к его портрету — на холсте — и для нее самой. Здесь, в этой студии, он был другим. Резкие черты его жесткого характера сглаживались. Их беседа поначалу не складывалась, но потом полилась свободнее. Иногда они вовсе не разговаривали, но это не имело никакого значения — между ними даже молчание говорило о раскованности.

Джемма налила две чашки кофе. Он ей нравится — это она поняла и догадывалась, что сама нравится ему; Чувство было приятным.