— Одна из ваших любовей, милорд? — осведомилась Элисия, стараясь скрыть волнение.
— Возможно. Уж не ревнуете ли вы, миледи?
— Нисколько, милорд. Хотя, по слухам, не все дамы избежали этой участи.
Лорд Тривейн от души рассмеялся, чем привлек внимание изумленных гостей, никогда не видевших надменного маркиза смеющимся.
— Я припоминаю строку неизвестного поэта, которая в точности выражает мои чувства. Как там он говорит? — Лорд Тривейн задумался. — А, вот оно, начинается так: «Садись как следует, Любовь сказала, и плоть мою отведай не спеша…» Согласны ли вы с этой мыслью? — Он вызывающе поглядел на жену. — Я не из тех, кто отказывается от приглашения отобедать, особенно если еда… аппетитна.
— Вы уверены, милорд, что не сами сочинили это однажды вечерком в клубе после обильного ужина, когда вино и скука затуманили вам голову?
— Ах, дорогая, у вас мания недооценивать мои достоинства, — ухмыльнулся он.
— Я и не подозревала, милорд, что они у вас имеются.
— Боюсь, миледи, мне не дождаться от вас лести или похвалы. Чувствую, если вам вздумается высказаться на мой счет, это будут проклятия, и я отправлюсь прямехонько в ад.
Оставив таким образом последнее слово за собой, он подвел ее к сквайру, который должен был сопровождать ее к обеду, и удалился. За столом Элисия оказалась по правую руку от хозяина, восседавшего во главе длинного стола, напротив Алекса, который сидел по левую руку сквайра. Единственные два человека, с кем ей было бы приятно общаться, затерялись где-то на дальнем конце длиннейшего стола. Чарлза и Луизу усадили среди наименее важных гостей.
Элисия старалась не смотреть через стол: там рядом с Алексом восседала леди Вудли. На ее красивом лице играла самодовольная улыбка. «Она выглядит как кошка, проглотившая канарейку, — подумала Элисия, глядя, как та игриво кокетничает с Алексом. — Чтоб она ею подавилась!»
Слегка прищурившись, Элисия придирчиво рассматривала волоокую красавицу. Значит, та была вдовой… Поистине сквайр был кладезем сведений, особенно когда речь зашла о пленившей его прелестной вдовушке, заслужившей в Лондоне прозвище «Несравненная». Даже поверхностному наблюдателю было очевидно, что вдовица весьма заинтересована Алексом и, видимо, коротко с ним знакома.
— Позвольте мне поговорить с вами. Это жаркое тре манифик[5]. Не правда ли? — обратился к Элисии, мешая английские и французские слова, француз по левую руку от нее. Он сильно грассировал, произнося букву «р» так, что она рокотала. — Вуаля, леди Тривейн! — церемонно провозгласил он, передавая ей серебряную солонку.