И все же...
Это было популярное место, известное своим жареным окороком, который подавали с изумительным соусом из хрена и горчицы. Бен сидел один за столиком на двоих, потягивал чешское пиво “Будвайзер” и ждал.
Ждал.
От пива ему нисколько не сделалось спокойнее. Он мог думать только об Анне и о том, что могло с нею случиться.
К десяти часам она так и не дала о себе знать. Он позвонил в гостиницу, но она не пришла туда и не передала никакого сообщения. Он то и дело проверял свой телефон, чтобы убедиться, что тот включен и что она сможет дозвониться до него.
Он заказал обед на двоих, но к тому времени, когда блюда подали, он полностью утратил аппетит.
Около полуночи он вернулся в пустой гостиничный номер. Некоторое время пытался читать, но не смог сосредоточиться.
Надтреснутый, шершавый, как наждачная бумага, баритон Шардана: “Колеса, приводящие в движение другие колеса, — таким был наш образ действий...” И Штрассер проболтался об одной интриге, ведущейся внутри другой... Ленц сказал ему, что ведет работу, которая изменит мир.
Он заснул в одежде, не разбирая постели, не выключив света, и спал очень беспокойно.
Он и Питер лежали бок о бок навзничь на стоявших рядом медицинских каталках, крепко привязанные к ним; над ними возвышался доктор Герхард Ленц, облаченный в полный хирургический костюм и маску. Однако его сверкающие глаза можно было узнать совершенно безошибочно. “Мы сделаем из этих двоих единое целое, — говорил он стоявшему рядом ассистенту с невероятно длинным лицом. — Мы соединим их органы так, чтобы ни один из них не был в состоянии жить без другого. Или они оба вместе выживут, или оба вместе умрут”. Скальпель плясал в руке, одетой в резиновую перчатку, как смычок скрипача-виртуоза, рассекая плоть смелыми, уверенными ударами. Боль была неописуемой.
Напрягая все силы, пытаясь вырваться из пут, он немного повернулся и увидел лицо брата; широко раскрытые, уставившиеся в одну точку глаза, застывшее на лице выражение ужаса.
— Питер! — крикнул он.
Брат молча разинул рот, и влившемся с потолка резком свете Бен смог разглядеть, что у Питера не было языка. В воздухе тяжело запахло эфиром, и к лицу Бена с силой прижали черную маску. Но он не лишился сознания, напротив, чувство тревоги, осознание тех ужасов, которые творили с ним, еще больше усилилось.
Он проснулся в три часа ночи.
Но Анны все еще не было.
Потянулась долгая бессонная ночь.
Он пытался задремать, но у него ничего не получилось. Он испытывал мучительную тяжесть из-за того, что не мог никому позвонить, не мог сделать вообще ничего, чтобы узнать, где же все-таки она находится.