Он уже знал, подлец, что придется подменять мое величество. Ну что ж, хвала и честь ветеранам военно-морского флота Израиля. Бравый десантник неплохо изучил мой характер и был почти уверен, что я сломаюсь. Я мог бы, конечно, проявить себя как тиран и наказать заговорщиков, но кроме Вероники мне не нужны были ни корона, ни трон. Все эти закулисные интриги только раздражали меня. Я понимал, что не создан для дворцовых переворотов, и мое истинное назначение любить и служить любви: настоящей, чистой и красивой.
Весь остаток жизни я буду рабом моей королевы.
Я не мог вообразить себе большого счастья в этом мире, чем возможность обожать ее ежечасно и ежесекундно. Как хорошо, что в сутках двадцать четыре часа, все это время я могу думать только о ней.
Тип явно обиделся за рожу, но не подал виду.
— У народа не должно возникнуть подозрений: после операции я буду похож на вас как две капли воды. А вам достану билет в Штаты.
— А Вероника?
— Я не забыл о ней. Вероника Абрамовна прибудет к вам через неделю.
Все продумал и за меня тоже, стратег хуев, ничего не скажешь! А может оно и к лучшему, чем быстрее наступит развязка, тем скорее я помогу ей забыть кошмар, который она перенесла, бедняжка.
Всю неделю я томился в ожидании Типа. Это было непросто — ждать. Я весь истомился. Отвратительные сцены насилия оставили во мне неизгладимое впечатление. Хоть это было и противоестественно, но в некотором смысле они меня возбуждали необычайно.
Что ни говори, а рав проявил себя в этом деле выдающимся специалистом, далеко заткнув за пояс меня и, полагаю, добрую половину мужского населения моей страны.
Слава Богу, что Вероника лишилась чувств, иначе, несмотря на весь ужас ситуации, она бы, несомненно, сделала сравнение, далеко не в мою пользу.
Днем и ночью я разрабатывал планы мести. В воспаленном воображении, я бесконечное количество раз четвертовал и колесовал старого сластолюбца и законспирированного атеиста.
Государственные дела я возложил на плечи премьер-министра.
В первые несколько дней я не смел звонить Веронике: боялся, что не выдержу и разрыдаюсь в трубку от жалости и любви к ней.
В четверг, наконец, я решился.
Она сделала попытку рассказать мне о происшедшем, но я, сдерживая волнение, и понимая ее состояние, прервал ее.
— Не надо, милая, я все знаю.
— Я не переживу этого, Ваше величество, я не смогу…
— Ну что ты, милая моя затворница, это жизнь, а в ней всякое бывает.
— Меня будто грязью вымазали.
— Прекрати называть меня величеством. — Потребовал я, пытаясь отвлечь ее от дурных мыслей.