— Что ты делаешь? — возмутилась она. Ее глаза были расширены, коса упала вперед и щекотала ему шею.
— Я? Сверху находишься ты. У нас всегда получалось именно так, помнишь?
— Прекрати! — она попыталась вырваться. Он крепко держал ее.
— Признайся, Элпин, тебе было приятно одерживать надо мной верх.
— Мы были детьми, вместе играли и возились. Ты ненавидел меня. А я… — посмотрев на его губы, она судорожно сглотнула. — Я была…
— Какой же ты была?
— Я была наивна и не знала, насколько далеко могут завести подобные игры.
Неожиданно он расслабился. Между ними промелькнула искра понимания. Он спокойно притянул ее ближе, словно ища тепла холодной зимней ночью. Ее нежное дыхание овевало его лицо. Теперь он видел ее лицо вплоть до мельчайших деталей.
— Теперь ты знаешь, куда ведут игры.
— Ты не сможешь поцеловать меня.
— Я всегда целовал тебя.
— Нет. Да. Я хотела сказать, что тогда все было по-другому. Мы были детьми. А сейчас ты не хочешь меня.
Он поерзал, устраиваясь поудобнее. Это движение наглядно показало, насколько он изменился за эти годы и как сильно желает ее.
— Мы же дружили, разве не так?
— Да, — вздохнула она. Настороженные глаза стали темными, словно васильки. — Ты был моим единственным другом.
Она преувеличивает. Она вся соткана из обмана. Элпин Мак-Кей и в самом деле испытывает к нему сильные чувства, но привязанность в их списке не значится. Тогда зачем ей клясться в вечной дружбе? Он должен вывести ее на чистую воду, должен понять, почему женщина, лишившая его возможности зачать наследника, сейчас лезет из кожи вон, пытаясь соблазнить его.
— Я был и остаюсь твоим лучшим другом.
Она открыла рот, намереваясь что-то сказать, но передумала. Прикусив нижнюю губу, Элпин невидящими глазами уставилась на пряжку с гербом Керров. соединявшую рубаху и тартан Малькольма.
Решив добиться успеха, он склонил набок голову и прижался губами к губам Элпин. Она зажмурила глаза и стиснула губы так, что разжать их было не легче, чем открыть сундук с приданым старой девы. Друзья, да? Посмотрим…
Сперва его поцелуй был нежен. Убедившись, что Элпин упрямо не желает отвечать, Малькольм воспользовался старым, как мир, трюком всех обольстителей.
— В детстве ты и то лучше целовалась. Она усмехнулась. Грудью он чувствовал мягкость ее груди. Их бедра соприкасались.
— Ты тоже. Только теперь у тебя на лице нет грязи, а в сердце — непорочности.
Ей удалось обратить против него его же оружие.
— Мы оба уже не непорочны, Элпин. Мы выросли из этого. — Собрав всю свою решимость, он пытался игнорировать бегущий по венам огонь желания. — Ну что, мир?