— Кем?
— Что — кем?
— Я тебя спрашиваю: кто нас уважал?
— Но, мне кажется…
— Нет, Элуа… К нам относились с почтением все отбросы общества, но ни один порядочный человек не пожал бы тебе руки… И был бы совершенно прав, Великий Маспи, потому что ты плохой муж, бессовестный отец и, с точки зрения нормальных граждан, всего-навсего мелкий жулик!
— Я вижу, господин Бруно здорово промыл тебе мозги!
— Ну, он-то везде может ходить с высоко поднятой головой!
— В форме!
— А на тебя не надевали в тюрьме форму?
— Так это ж насильно! Я ее не выбирал!
— Ошибаешься! Ты выбрал образ жизни, а вместе с ним — и тюремную робу!
Наступила долгая тишина. Оба обдумывали все сказанное. Наконец Маспи поднялся из кресла.
— Селестина… я тебя всегда уважал… но на сей раз ты зашла слишком далеко… Для меня твой сын — презренный тип, и, даже если бы он тонул у меня на глазах, я бы и мизинцем не шевельнул… Я считаю, что Бруно Маспи умер и похоронен… А теперь, если хочешь, отправляйся к нему… и, коли Фелиси тоже увяжется за вами, — задерживать не стану! Ты, твой сын и твоя дочь стали говорить на другом языке, поэтому вполне естественно, что мы больше не понимаем друг друга… И, раз уж так получилось, я готов остаться один со стариками и поддерживать честь дома Маспи!
В тот вечер впервые в жизни Элуа настолько утратил вкус к радостям бытия, что улегся спать без ужина.
Утром инспектор Пишранд заглянул в паспортный отдел префектуры к своему другу Эстуньяку, чьим детям приходился крестным отцом. Приятели мирно болтали, когда полицейский вдруг заметил ослепительную блондинку. Эта не слишком добродетельная особа, Эмма Сигулес по кличке Дорада[12], занимала в своем кругу довольно высокое положение — поговаривали, что она более чем дружна с Тони Салисето. Незаметно указав на молодую женщину, Пишранд попросил приятеля:
— Постарайся задержать эту девицу на две-три минуты, а я тем временем узнаю у твоего коллеги, что ей понадобилось.
— Положись на меня!
Когда Дорада после долгих препирательств вышла наконец из кабинета, в коридоре ее встретил Эстуньяк. А инспектор поспешил к чиновнику, у которого только что побывала Эмма Сигулес. Очередь недовольно заворчала, и инспектору пришлось предъявить удостоверение.
— Чего хотела мадемуазель Сигулес?
— Получить паспорт.
— Так-так… она вам случайно не сказала, куда собралась?
— Кажется, в Аргентину.
— Естественно! А она не задавала вам каких-нибудь не совсем обычных вопросов?
— Честно говоря… Погодите, а ведь и правда! Мадемуазель Сигулес хотела знать, сколько драгоценностей может прихватить с собой, не опасаясь затруднений со стороны аргентинской таможни… Я ответил, что хоть тонну, там ни слова не скажут и даже наоборот!