– Ну, если так, тогда ладно, – согласился я. Расставили мы фигуры и стали играть. Только я тут же увидел, что играть с ним совсем невозможно. Он не мог спокойно относиться к игре, и, если я делал неверный ход, он почему-то сердился и все время кричал на меня:
– Ну кто так играет? Куда ты полез? Разве так ходят? Тьфу! Что это за ход?
– Почему же это не ход? – спрашиваю я.
– Да потому, что я съем твою пешку.
– Ну и ешь, – говорю, – на здоровье, только не кричи, пожалуйста!
– Как же на тебя не кричать, когда ты так глупо ходишь!
– Тебе же, – говорю, – лучше: скорее выиграешь.
– Мне, – говорит, – интересно у умного человека выиграть, а не у такого игрока, как ты.
– Значит, по-твоему, я не умный?
– Да, не очень.
Так он оскорблял меня на каждом шагу, пока не выиграл партию, и говорит:
– Давай еще.
А я и сам уже раззадорился и очень хотел обыграть его, чтоб он не задавался.
– Давай, – говорю, – только так, чтобы без крика, а если будешь кричать на меня, брошу все и уйду.
Стали мы снова играть. На этот раз он не кричал, но и молча играть не умел, видно, и поэтому все время болтал, как попугай, и строил насмешки:
– Ага! Так вот как вы пошли! Ага! Угу! Вот какие вы теперь умные стали! Скажите пожалуйста!
Просто противно было слушать.
Я проиграл и эту партию и еще не помню сколько. Потом мы стали заниматься по арифметике, но и тут проявился его скверный характер. Ничего-то он спокойно не мог объяснить:
– Да ведь это просто, ну как ты не понимаешь! Да это ведь малые ребята понимают! Что ж тут непонятного? Эх, ты! Вычитаемого от уменьшаемого не может отличить! Мы это еще в третьем классе проходили. Ты что, с луны, что ли, свалился?
– Если тебе трудно объяснить просто, то я к кому-нибудь другому могу пойти, – говорю я.
– Да я ведь объясняю просто, а ты не понимаешь!
– Где же, – говорю, – просто? Объясняй, что надо. Какое тебе дело, с луны я свалился или не с луны!
– Ну ладно, ты не сердись, я буду просто. Но просто у него никак не выходило. Пробился я с ним до вечера и все-таки мало что понял. Но обиднее всего было то, что я ни разу не обыграл его в шахматы. Если б он не так задавался, то мне и обидно бы не было. Теперь мне обязательно хотелось обыграть его, и с тех пор я каждый день ходил к нему заниматься по арифметике, и мы по целым часам сражались в шахматы.
Постепенно я подучился играть, и мне иногда удавалось выиграть у него партию. Это, правда, случалось редко, но доставляло мне большое удовольствие. Во-первых, когда он начинал проигрывать, то переставал болтать, как попугай; во-вторых, страшно нервничал: то вскочит, то сядет, то за голову схватится.