– Как – в цирк? – удивился я.
– Ну, поступлю в цирк и буду артистом.
– Что же ты будешь делать в цирке?
– Ну, что… Что и все артисты делают. Выучу Лобзика считать и буду с ним выступать, как та артистка.
– А вдруг тебя не возьмут?
– Возьмут.
– А как же со школой?
– В школу совсем не буду ходить. Только ты, пожалуйста, не выдавай меня Ольге Николаевне, будь другом!
– Так мама ведь все равно в конце концов узнает, что ты в школу не ходишь.
– Ну пока она не узнает, а потом, когда я поступлю В цирк, я сам ей скажу, и все будет в порядке.
– А вдруг тебе не удастся выучить Лобзика?
– Удастся. Почему не удастся? Вот мы сейчас попробуем. Лобзик! – закричал он.
Лобзик подбежал и принялся юлить вокруг. Шишкин достал из буфета сахарницу и сказал:
– Сейчас, Лобзик, ты будешь учиться считать. Если будешь считать хорошо, получишь сахару. Будешь плохо считать – ничего не получишь.
Лобзик увидел сахарницу и облизнулся.
– Погоди облизываться. Облизываться будешь потом. Шишкин вынул из сахарницы десять кусков сахару и сказал:
– Будем сначала учиться считать до десяти, а потом и дальше пойдем. Вот у меня десять кусков сахару. Смотри, я буду считать, а ты постарайся запомнить.
Он начал выкладывать перед Лобзиком на табурет куски сахару и громко считал: «Один, два, три…» И так до десяти.
– Вот видишь, всего десять кусков. Понял? Лобзик завилял хвостом и потянулся к сахару. Костя щелкнул его по носу и сказал:
– Научись сначала считать, а потом тянись к сахару! Я говорю:
– Как же он может научиться сразу до десяти? Этому и ребят не сразу учат.
– Тогда, может, научить его сначала до пяти или до трех?
– Конечно, – говорю, – до трех ему будет легче.
– Ну, давай тогда сначала до двух, – говорит Костя – Ему тогда совсем легко будет.
Он убрал со скамейки весь сахар и оставил только два кусочка.
– Смотри, Лобзик, сейчас здесь только два куска – один, два, вот видишь? Если я заберу один, то останется один. Если положу обратно, то опять будет два. Ну, отвечай, сколько здесь сахару?
Лобзик привстал, помахал хвостом, потом сел на задние лапы и облизнулся.
– Как же ты хочешь, чтоб он ответил? – сказал я. – Кажется, он у нас еще не выучился говорить по-человечески.
– Зачем по-человечески? Пусть говорит по-собачьи, как та собака в цирке. Гау! Гау! Понимаешь, Лобзик, «гау-гау» – значит «два». Ну, говори «гау-гау»!
Лобзик молча поглядывал то на меня, то на Шишкина.
– Ну, чего же ты молчишь? – сказал Шишкин. – Может быть, не хочешь сахару?
Вместо ответа Лобзик снова потянулся к сахару.
– Нельзя! – закричал Шишкин строго. Лобзик в испуге попятился и принялся молча облизываться.