— Миледи занята, возится с вашим парнем в соседней комнате, а мисс Чарити… она это… тоже занята, помогает миледи. Так что, хочешь не хочешь, а пришлось мне с вами тут… откройте же рот, милорд. — Мелвину приходилось стоять в полусогнутом положении, ну него здорово ломило спину. А когда у Мелвина ломило спину, ему было не до шуток. — Со всем моим уважением, милорд, открывайте же пасть, ну!
— Нет! — Рейн произнес это, почти не разжимая губ. — Я буду есть сам, черт возьми!
Карие стариковские глаза скрестились с серо-стальным взглядом молодого человека как раз над ложкой бульона. Мелвин выпрямил нывшую спину и, одарив своего несговорчивого подопечного сердитым взглядом, сказал:
— Как прикажете, ваше сиятельство. Ешьте сами.
— Превосходно. Я буду счастлив управиться с этим делом сам.
Поставь только поднос вот сюда. — Рейн властно шлепнул ладонью по пуховой подушке, лежавшей перед ним.
Поднос был незамедлительно водружен на подушку, и дворецкий, бормоча что-то себе под нос, удалился. Когда дверь за ним затворилась, Рейн удовлетворенно вздохнул. Наконец-то он настоял на своем в этом сумасшедшем доме — хотя победу он одержал всего лишь над стариком, в котором едва держалась душа.
Перед ним был горячий говяжий бульон, целая миска. Он снял крышку с чайника, вдохнул аромат свежезаваренного чая. Огромный чайник прегорячего чаю. У него потекли слюнки, и он поспешно взял ложку, зачерпнул бульона и отправил себе в рот — и был вынужден проглотить обжигающе горячий суп и втянуть в рот воздух, чтобы охладить обожженный язык. Проклятие! А на подносе не было ничего прохладненького, чем можно было бы запить или заесть. Даже в лучших домах еда на стол попадала холодной, а чай чуть теплым. Пока дотащат подносы с кухни, все остывало. Ну почему, почему единственное, что в этом сумасшедшем доме выходит на высшем уровне, — это подавать еду с пылу с жару?!
А в следующее мгновение в открытое окно, очевидно, привлеченная теплом, которое все еще лилось из прогретой за день комнаты, влетела птица и сразу же в паническом страхе заметалась под потолком. Рейн услышал хлопанье крыльев и скребущие звуки наверху. И принялся вертеть головой, дабы выяснить, кто производит эти звуки.
Маленькая серо-коричневая птичка — воробей, — отчаянно хлопая крыльями, билась под самым потолком и беспомощно металась из угла в угол. Страдания воробышка задели чувствительную струну в сердце Рейна, тоже пленника этого дома. Он извернулся, приподнялся на локте, следя глазами за бедной птичкой и даже не подозревая, как опасно накренился его поднос.