— Нет, — сказал он. — Не понимаю. Скажи мне. Я нахмурилась:
— Я говорю о моих волосах, тупица. Ну кто захочет жениться на девушке, у которой на голове закат полыхает?
И отвела глаза, чтобы не видеть его изумленной физиономии. Я почувствовала, что щеки у меня тоже приобрели цвет заката. Я ненавидела Занозу за то, что он заставил меня высказать вслух мой самый сокровенный страх, я выдернула руку и пришпорила Себастьяна. Наверное, я сделала это слишком резко, потому что конь встал на дыбы и рванул вперед. Пришлось потратить несколько минут, чтобы его успокоить.
Когда наши лошади снова бок о бок несли нас к воротам парка, Заноза сказал:
— Дина, я правда не понимаю, почему ты такого мнения о своих волосах.
— М-мф, — фыркнула я.
— Мне неприятно в этом сознаваться… — Голос его был полон какого-то странного раскаяния. — Но должен признаться, что мне нравилось дразнить тебя все эти годы.
— Я заметила, — глухо буркнула я. К полному моему ужасу, слезы уже готовы были покатиться из глаз. Наверное, сказывалось напряжение перед этим ужасным вечером, когда мне предстояло продемонстрировать доброй половине Лондона вес мое пламенное сияние.
— Дина, — сказал Заноза, — у тебя чудесные волосы.
— М-мф, — опять фыркнула я.
— Послушай, ты, маленькая ведьма. — Он снова взял меня за руку. Лошади остановились. Я нехотя подняла глаза на своего спутника. «Вот у кого прекрасная шевелюра, — думала я, глядя, как она сияет на утреннем солнце, густая и белокурая. — Ах, если б мне такую…» — Послушай меня,
— повторил Торнтон. — Твои волосы прекрасны. Честно, это самое красивое, что мне доводилось видеть в жизни. Кавалеры выстроятся в длинную очередь, чтобы потанцевать с тобой.
Наверное, лицо мое выразило недоверие, потому что пальцы Занозы сжались на моем рукаве, и он добавил:
— Да знаешь ли ты, что в Италии был один великий художник. Так вот, он прославился портретами рыжеволосых женщин, которые на самом деле не были и вполовину так красивы, как ты.
— Знаю, знаю, — солидно кивнула я. Было так приятно показать ему наконец, что я не полная идиотка. — Тициан. Синьор Монтелли рассказывал мне о нем.
— Кто такой синьор Монтелли? — удивился Заноза.
— Итальянец, наш учитель танцев, которого пригласила мама, — отвечала я. — Он поцеловал меня в библиотеке и сказал, что я похожа на картину Тициана.
— Что-что он сделал?
Ну вот, слишком поздно я осознала свою ошибку.
— О, это был всего лишь один поцелуй. Он захватил меня врасплох. И я предупредила его, чтобы он больше так не делал, не то ты его застрелишь! Он больше так не поступал.