С этого дня Трофима освободили от пастбища. Коз пасти послали Федю. Он был побольше, чем Трофим, и посердитее. Его и козы и девчонки-помощницы побаивались – не убегали куда вздумается.
А Трофим стал поводырем у слепого отца. Он всюду водил его за руку и очень гордился: раньше отец водил его за руку, а теперь он отца водит!
Вот они идут по дороге. Только что прошел дождь, солнышко блестит в лужах, теплый пар поднимается от земли. Они идут медленно: отец один шаг делает, а Трофим – три.
– Эй, отец, ты гляди, – кричит Трофим, – тут лужа!
– Это уж, брат, ты гляди, – отвечает отец, – а мне глядеть нечем. Сюда? Или сюда?
– Сюда, сюда! Эх ты, все-таки немножко шлепнул в лужу. Я тебя тяну, а ты не тянешься… Ты держись крепче за руку-то!
– Да уж я и так держусь!.. Трофим, – немного погодя сказал отец, – ты мне получше расскажи, каково наше Городище. Чьи-нибудь стройки стоят? Или уж так совсем и нет ни одной?
Трофим отвечал охотно. И так торопился, что сразу и не поймешь у него, что к чему.
– Ни одной стройки нету, скворец у Касаткиных живет, а в риге тоже живут. А скворец живет в скворечне, только ласточкам негде – они в кузне не живут, и в риге тесно, людей полно, и землянки они не любят…
– Подожди, брат, потише, – остановил его отец, – ты уж очень говоришь-то быстро – без точек, без запятых. И стройки тут и ласточки – все в одну кучу сложил. Дома-то у кого остались или нет?
– Ни у кого не остались. А Касаткины лес возят – только не на свою усадьбу, а на тетки Дарьину…
– Значит, мы идем не по улице? А так, по пустой дороге?
– Как это по пустой? А деревья-то стоят! И палисадники некоторые стоят. А нашего – нет. Порубили.
– А машины остались какие? Косилка? Веялка? Ну, хоть что-нибудь, а?
– Никакие машины не остались. Они были в сараюшке заперты, замок большой – с ведро!
– О?
– Ну да! А немцы не могли никак сшибить. Сшибали, сшибали ломом – и не сшибли. Взяли да под крышу огня сунули. Вот теперь там одни железные шины от колес валяются и всякие железки – гайки там, болтики… А машин нету. Все погорели начисто. Во как!
– А молотилка?
– И молотилка! Все сгорело!
Отец понурил голову и закрыл рукой слепые глаза.
Трофимов отец был слесарь и механик в колхозе, и все колхозные машины были когда-то на его руках: он следил за ними, чистил их, ремонтировал.
Трофим дернул его за руку:
– Ну, чего ты? Опять плачешь, что ли?
– Тут бревнышка нет ли? Посидеть бы… – хрипло сказал отец.
– Есть! Пойдем на новую стройку. Там бревна чистые!
Они долго сидели в холодке. Отец молчал и в ответ на какие-то свои мысли покачивал головой. А Трофим рассказывал обо всем – и о том, как сейчас стрижи просвистели, и о козах, которых он пас недавно, и о лошадях, подаренных колхозу, и о забое, в котором набилась уйма плотвы. И не заботился о том, слышит его отец или нет. Да и как же ему не слышать, если Трофим сидит рядом и говорит!