Истинное горе постигло бедного Исрафила. Сегодня торговля шла из рук вон плохо, ни один человек не заглянул к нему в лавку. Но этого мало, с ним перестали здороваться на Базаре. Бездельники, проводящие в болтовне свои дни на Базаре, проходя мимо лавки Исрафила, бросали ему в лицо:
- Эй, Исрафил-ага! Говорят, ты заменил покойного танцовщика Адиля? Учишь чанги?
- Да ну, разве он мужчина? Дал уздечку в руки сестры Махмуда-аги, куда она его поворачивает, туда он и идет!
- Эй, ты, что за жена у тебя? У настоящего мужчины разве такая должна быть?
Громче всех надрывался "благочестивый" Мешади Алыш, и это больнее всего ранило мягкосердечного Исрафила:
- Угроза нашей вере, люди! Один сводит с пути истинного наших сыновей (у него еще не было сына, он только собирался жениться!), а другая готовит из наших дочерей (разумеется, и дочери у него не было, Нарындж еще не была объявлена его невестой!) чанги... Люди! Вы потворствуете тому, что из ваших детей растят безбожников! Разве вам не стыдно?! Если бы у меня была такая жена, я бы разорвал ей рот и дня не оставил бы ее на этом свете! Как назвать женщину, которая позорит своего мужа? (Алыш пока еще не знал характера Нарындж.)
Если бывший разбойник учит его жизни и позорит на всех углах Базара, пришел час на что-то решиться... Еще не зная, что предпринять, Исрафил запер лавку и, стараясь не попадаться никому на глаза, окольными путями пошел домой. Его терпению пришел конец. Ведь не заткнешь рты, а если станешь доказывать правоту, то и вовсе опозоришься...
Ничего не подозревая о событиях на Базаре, Гюллюбеим готовила обед и тихонько напевала. В первое мгновенье Исрафил был обескуражен безмятежностью и спокойствием Гюллюбеим, на лице ни тени вины или даже сомнения. Он знал, что жена никогда не хитрила, не притворялась.
Она почувствовала, что с мужем творится неладное. Может, спросить его? Но решила молча ждать: если ему есть что сказать ей, пусть начинает разговор сам.
- Гюллю! Я предупреждал тебя... - Умолк на миг, будто собираясь с силами, и вымолвил, не глядя на жену: - но ты меня не послушалась... Позор, которому я подвергаюсь ежечасно на Базаре, отнимает все мои силы и терпение. Не обижайся на меня, прошу тебя! Как и я на тебя не в обиде, ты всегда была мне верной и заботливой женой... И все-таки я ухожу.
Как только Исрафил начал: "Гюллю, я предупреждал тебя...", у Гюллюбеи икнуло сердце. Выслушав мужа, она тихо спросила:
- Куда? - Губы ее дрожали, глаза наполнились слезами.
- Я не могу так больше! Не могу! Я тебя предупреждал!