Плач усиливался, становился более громким и требовательным, беспощадно руша созданную вокруг сердца Джонатана защитную раковину, проникая в самую глубь. Он почувствовал себя жалким и беспомощным перед потоком нахлынувших на него переживаний и эмоций и не знал, куда спрятаться, где укрыться от них в своем собственном доме.
Делия Паркер вздохнула, потревоженная детскими рыданиями. И он, мгновенно отказавшись от затеи выудить из корзины одежду, выскочил прочь из особо опасной зоны. За спиной послышался плеск воды, и ему ясно представилось, как обнаженная красавица ступает на пол из пенной ванны.
Как давно его истерзанную душу не посещали подобные ощущения, как сильно отвык он от их сладкого привкуса.
— Нолли, милая моя, я уже иду! — крикнула она.
Ему почему-то хорошо запомнился ее голос.
Правда, вчера ночью он звучал напряженно, озлобленно, испуганно, дрожал и срывался, сегодня же ласкал слух мягкостью и был полон любви… Впрочем, на Нолли это не произвело ни малейшего воздействия.
Джонатан, борясь с внутренним протестом, вошел в спальню и приблизился к кроватке. Младенец являл собой в эту минуту олицетворение обиды и страдания: личико было наморщено, тельце содрогалось от безутешных рыданий, а ручки тянулись вверх. Ребенок хотел, чтобы его вытащили из надоевшей кроватки, утешили. С трудом одолев позыв выбежать из комнаты, Джонатан поднял малышку, прижал ее к плечу и привычным движением руки, забыть которое был не в состоянии, бережно похлопал по теплой спинке.
Нолли прекратила плакать, всхлипнула еще несколько раз и удивленно уставилась на Джонатана, затем схватила его за щеки пухлыми пальчиками и заулыбалась. Его сердце, окаменевшее за последние восемь с лишним лет, растаяло, подобно последнему снегу под ярким весенним солнцем.
Делия, потянувшаяся за полотенцем, замерла на мгновение, слыша, что ребенок успокоился, и ужасно обрадовалась. Итак, малышка уже привыкла к ней и реагировала на звук ее голоса.
— Сейчас, сейчас, родная моя, — приговаривала Делия, вытираясь. — Скоро пойдем с тобой гулять. Только заглянем в полицейский участок, чтобы сделать заявление, а потом можем пойти в парк. — Она взяла висевший на стене халат — слишком большой, чтобы принадлежать Александру, зато мягкий и уютный, — надела его и завязала пояс. — Может, ты хочешь пить, солнышко? Или… — Холодный, колючий ужас сковал ее руки и ноги, когда она появилась в проеме двери, ведущей из ванной в спальню, и увидела того самого преступника, который пробрался в дом прошлой ночью. Сейчас, находясь в вертикальном положении, он тем более выглядел великаном.